Вопреки всему - [45]
Если бы Елизавета была только заведующей неврологическим отделением, тогда бы она без зазрения совести написала заявление на отпуск за свой счет и уехала на отдых, но Елизавета прежде всего была ее лучшая и единственная подруга. Саша представила, как Елизавета выслушает просьбу и обязательно спросит, почему делание детей нельзя отложить до возвращения Дудинцева. Разговор получился бы смешным и несерьезным, похожим на обычную женскую истерику.
После работы Саша поехала в клинику Степанкова. Они не виделись почти полгода. За это время она и звонила-то ему всего пару раз. Увидела Степанкова по телевизору дающим интервью и тут же набрала его номер, и не преминула отметить, что корреспондентка – интересная девушка. Степанков рассмеялся и подтвердил ее догадки. Потом еще раз позвонила и поздравила с выходом очередной научной монографии. Спасибо, книгу купил Стрельников. Юра тогда неожиданно расчувствовался и сказал, что, видать, стареет, раз его душу трогают ее дифирамбы.
С тех пор как она вернулась обратно к себе в отделение, проработав здесь без малого год, ничего не изменилось, разве только в приемной профессора вместо секретаря-референта, девицы модельной внешности, сидела обычная, ничем не приметная молодая девушка, что само по себе было удивительно.
– У Юрия Николаевича прием окончен. Если вам нужна срочная консультация, я вам могу предложить… – девушка приятно улыбнулась и назвала фамилию дежурного психолога.
– Скажите Юрию Николаевичу, что к нему Андреева, – попросила Саша.
Секретарь, услышав просьбу посетительницы, не закатила глаза и не сложила недовольно губы трубочкой, как делали все предыдущие помощницы Степанкова. Без бурных эмоций она тихонько постучала в дверь и, не дожидаясь разрешения, зашла в кабинет.
– Саша! – Из кабинета Степанков появился мгновенно и, не обращая внимания на секретаря, направился к ней с распростертыми объятиями. – Что случилось?
– Юра, у меня что, на лбу написано, что что-то случилось?
– Нет. Но ты забыла, с кем имеешь дело. Я читаю между строк, притом делаю это профессионально, – засмеялся Степанков, не разделяя ее мрачного настроения.
Она и приехала, собственно говоря, от нечего делать, и даже не помышляла рассказывать Степанкову о своих проблемах, а получилось как всегда…
– …Саша, ты можешь отдыхать, сколько тебе хочется, сдавать анализы и продолжать обследоваться, даже можешь просветить каждый сперматозоид Стрельникова, только причина ведь не в этом. И приехала ты ко мне не затем, чтобы пить вино.
– А зачем тогда я приехала?
Алкоголь ударил в голову, и ей стало интересно, что может сказать Степанков такого, чего она и Лена Цыплакова в том числе не знают.
– А затем, чтобы спросить у меня, в чем причина твоего бесплодия? И я тебе говорю – причина в тебе самой.
– Я полностью здорова. Или ты думаешь, что Цыплакова ошибается? – пришла спасительная мысль.
– Я вообще о твоей Цыплаковой не думаю. Я говорю конкретно о тебе.
– А что обо мне говорить? – сконфузилась Саша и, чтобы скрыть секундную неловкость, попросила сварить ей кофе.
Степанков вышел в приемную, и было слышно, как он дает распоряжение секретарше.
– Юра, почему так, что одни только постоят возле мужчин и уже беременны, а у других с этим серьезные проблемы?
– Еще раз тебе говорю – потому что ты сама не хочешь ребенка.
– Я не хочу? – Она задала вопрос и прислушалась, как он глупо прозвучит.
Она готова была услышать от Степанкова все что угодно. Он мог бы повторить прописные истины об отдыхе, витаминах и прогулках перед сном, но он сказал вслух то, что молча жило в тайниках ее души. И ей стало сразу не по себе.
– Ты боишься, что твой ребенок унаследует твои способности?
Саша молча кивнула головой.
– Когда ты так думаешь, то начинаешь его жалеть, что уготованная ему судьба будет не из легких, что ему будет сложно жить в этом, по сути, жестоком мире, а значит, твоя жизнь усложнится. Ты боишься не за него, а за себя, ты себя жалеешь, и твое подсознание тебя бережет от беременности.
Саша заплакала. Сколько раз, проснувшись среди ночи, она именно так и думала о судьбе своего ребенка. А оказывается, она думала только о себе и жалела только себя.
– Прекрати, прекрати немедленно! Я не могу смотреть на женские слезы!
Степанков отвернулся от Саши, достал из недр стола салфетки и протянул ей.
– Я не плачу. – Саша вытерла опять набежавшие слезы. – Мне действительно жаль своего ребенка. Родив, я заведомо обреку его на страдания. Мне еще повезло – я встретила Стрельникова, который меня, может, не всегда понимает, но хотя бы принимает такой, какая я есть. А без него как бы я жила?
– Что значит, как бы ты жила? У тебя мог быть я, – засмеялся Юра Степанков. – И потом, что за настроение? И почему у «твоего», а не у «вашего» ребенка? Или ты собралась забеременеть без участия Стрельникова? – лукаво улыбнулся Степанков.
– Юра, у меня был мудрый дед. А если я не смогу ребенку объяснить правила жизни, или он меня не послушает, или пойдет не тем путем? Тогда как? Кто будет виноват?
– Саша, почему ты пошла «той» дорогой, а твои дети пойдут другой? Чтобы учить чему-то, надо, прежде всего, любить того, кого учишь, а если есть любовь, то дети учатся всему правильно.
