Вопреки. Том 1 - [100]

— Значит запад… Почему не восток?

Его кольцо заблестело, а я почувствовала всплеск магии и жгучую боль от внезапно раскалившейся цепочки, висящей на моей шее.

— Не смей лезть мне в голову!

— Значит что-то про восточную стену…

— Замолчи! — он приказывает мне, а я улыбаюсь сквозь боль и продолжаю строить догадки уже мысленно, специально снимая блок.

«Вы недавно были на Восточной стене, перед этим мы достали ключ. Потом вы спросили про Некроманта, и не удивились, когда я сказала про восток. Значит, вы уже заранее знали про его атаку с той стороны и лишь убедились в этом… а ключ зачем? Вы говорили, что он открывает тайну смерти Элайджи? Вы пытаетесь отослать меня подальше уже в четвёртый раз… думаете, я переметнусь? Или что переду в его владение, когда он заберет своё наследство, как старший и законный сын по крови?»

— Вот теперь ты поедешь на Запад за то, что много говоришь.

— Милорд, я много думаю, а мой дух вам не подвластен. Я могу думать о чём захочу, — шепчу я сквозь боль от раскалённой цепочки.

«И ещё я думаю, что вы хотите обезопасить себя от высшего уровня магии, но не знаю почему. Вы ведь способны совладать с силой, верно?».

Он открыл свои мысли для меня. Но я не видела всплеска через кольцо.

«Надеюсь, что никогда не узнаешь» — подумал он, и я увидела тот же взгляд, что и в парке в Марселе. Неизбежность и боль.

Его не сломили жуткие пытки и выкачивание жизни, не сломили годы войны, заговоры, предательства и, Бог знает, ещё какие напасти. Но эта боль…!

ЭПИЛОГ

Винсент Блэквелл, Форт Аманта, За 2 дня до похищения.

Форт Аманта был не просто запретным плодом и одним из многих нейтральных городов, это всегда был стратегически важный пункт, который бы многократно укрепил позиции власти Эклекеи. По этой самой причине война за обладание этим городом была не столько кровопролитной, сколько гнетущей, наполненной скрытыми подножками и все акции Ксенопореи были направлены на то, чтобы я перешёл черту. Аманту давно охватывали вспышки восстаний, жителей кормили несбыточными надеждами на лучшее будущее, которого нет. Ксенопорея с милосердным видом дарила им от своего имени лучшие куски хлеба, лучшие корабли и всё «ради всеобщего блага», лишь бы горожане, эти зомбированные идиоты, искренне возжелали перехода именно на ту сторону власти. Случись это, и Ксенопорея плотно бы подошла к сердцу Сакраля, многие союзные области начали бы сомневаться в своём выборе стороны и это бы разрушило все мои планы.

Но это была не та причина, по которой я так жаждал этот запретный плод. Для меня Аманта открывала тайны на самые личные вопросы, которые только можно было придумать, ведь этот город был наследием моей матери, которую когда-то отсюда изгнали лишь за приверженность к её стихии.

Квинтэссенция. Это слово таило в себе столько потаённого страха, что люди делали вид, что вовсе не знают о чём речь, и тем не менее закрывали ставни своих окон, чтобы не впустить беду. Отца считали чуть ли не сатанистом в эквиваленте Сакраля за то, что он не брезгует впустить в дом Квинтэссенцию. И самое смешное в том, что Некромантию пугались куда меньше, и то было заслугой тайной деятельности Вон Райнов, они навязывали общественное мнения в течении долгих лет, даже веков. Прямо за кулисами, под носом у Суверена.

А люди глотали наживку, ведь легко бояться того, чего не понимаешь.

Устал от этого. Как же я устал!

Я родился в Форте Аманта. Незаконнорожденный сын от связи, изгнанной Эванжелины Вэйнс и действующего Суверена Феликса Оскара Блэквелла. Это был скандал, который бросил тень на Форт Аманта, и первую вспышку восстания спровоцировало именно моё рождение.

Псевдо-Блэквелл. Так меня называли маленькие Лорды, которые всегда бегали стайкой за Элайджей. Они презирали меня, били, унижали… точнее пытались. И все они сейчас объединились в одну шайку, под названием Ксенопорея.

— Какой же ты «псевдо»? — улыбался папа, когда мы кормили уток вместе с ним и братом в поместье Пемберли-Беркли, — Разве нужны доказательства того, что ты мой сын?

Одна эта фраза значила для меня куда больше всех возможных доказательств, но Элайдже нужно было что-то более весомое:

— Папа, это не крепит слово Герцога, — высокомерно говорил мой старший брат, — Он похож на тебя внешне, тут не спорю, но черни, нужны факты, и цвет волос тут вряд ли роль сыграет.

— Они не чернь, — поправил папа, — Не говори так никогда о своих подданных, сын. И им совсем не нужны факты, толпа бездумна и проглотит всё, что ты скажешь с умным видом, — отец отломил ломоть хлеба и дал мне в руки, чтобы я тоже покормил уток, — Им нужен лишь авторитет и крошки хлеба, как этим уткам.

Сколько мне тогда было? Пять лет? К тому моменту я ещё мало говорил, но уже понимал латынь, греческий и начал читать сказки Ординариса. И я так любил, когда в Пемберли-Беркли приезжает папа, что это было настоящим праздником, хотя этот праздник омрачал надменный братец, но папа настаивал, чтобы мы проводили вместе время.

С неба прилетели чёрные лебеди и своими гигантскими крыльями подняли рябь на озере, утки закрякали и выдавали недовольство, но были такими умильными, что я до сих пор отчётливо помню, как на их перьях блестели капли воды на солнце. Это врезалось мне в память, я помню даже запахи и блики воды в отражении светло-голубых, как мне всегда казалось — пустых глаз моего жестокого брата: