Вопреки или Ненавижу Мишку - [7]

На рынке, конечно Димке, чаще других, из всей шумной ватаги озорников, удавалось обмануть бдительных торговок, и утащить свежеиспечённую булку или яблоко, и тогда добычу делили на всех. Кусок булки или фрукта превращался в изысканное лакомство в извечно пустой утробе. Естественно, добытчику — Димке неизменно доставалась большая часть. Одному только светловолосому мальчугану Мишке всё никак не удавалось стащить хоть маленькую булочку на рынке, чтобы с дерзким видом оторвав больший кусок себе, доказать превосходство перед Димкой.

Весенний день клонился к закату. Набухшие почки призывно возвещали о том, что совсем скоро станет тепло, и можно будет ходить на речку и всласть наслаждаться чистой водой и ласковым солнцем. Голубоглазый Мишка брёл в безнадёжно — мрачном настроении домой. Было плохо и весьма безотрадно на душе от крайне неудачного поединка, к которому он готовился несколько дней. Подбитый глаз, множество ссадин. Мучительно больно и отчаянно плохо. Димка из соседнего двора был и выше, и сильнее — увы…. Не его день, не его победа.

Мишка увидел эти выразительные глаза на кровавом месиве тела, в большой луже подле ворот рынка. Истерзанный либо сородичами, либо людьми, этот тощий и облезлый пёс умирал.

Умирал от голода, от мощи всесильных сородичей, от людского равнодушия.

Голубоглазый Мишка единожды в жизни нарушил священную заповедь «не укради», дерзким образом украв самую большую булку на глазах у испуганной продавщицы. А на лице у Мишки появилась неподдельная улыбка, от осознания того, что иначе он поступить не мог.

Нищая любовь

Они познакомились поздней осенью. Когда буйство красок ещё не потревожили первые морозы. Карминные листья шелестели под ногами, а бродяга — ветер протяжно скулил минорную песню. Они встретились взглядом, скорее, прикоснулись душами, в какой — то точке унылой серости дня иль ночи. Они потом пытались отыскать, по каким-то только им ведомым приметам, то самое место, но так и не смогли этого сделать. Да, и так ли важно место, одеяние, и другие абсурдные мелочи, которым мы столько уделяем времени.

Это были странные чувства не менее странных людей. Они могли часами сидеть на лавочке, и, не шевелясь, смотреть в одну точку.

Каждый из них знал, что чувствует, осознаёт и постигает другой.

Они никогда друг другу не звонили, не делились новостями и мыслями. Это было не нужно. Были только чувства. Надрыв бездонных чувств. Она каждый день слушала его шаги и ждала прихода, зная, что он у жены с ребёнком. Она его любила — страстно, нежно, пылко

— так, как любят раз и навсегда, но у него больной ребёнок. Впрочем, ожидание его шагов, которых не будет — ныне было для неё единственным возможным способом для существования.

Они не дарили друг другу подарков и цветов, они не признавались друг другу в чувствах — это было не нужно. Нищая любовь была обогащена чистейшей страстью и негой, в которой растворялись отблески эфемерного бытия. Нищая любовь, которой не нужны были подарки, как оценочный вариант того, как к тебе относятся.

Были лишь нежные взгляды, которые даровали сладостную истому, в коей хотелось раствориться, чтобы не помнить о делах, заботах, проблемах. Ласковые слова становились ненужной данностью — их не было. Они впитывали и постигали друг друга, боясь потерять в тех украденных у жизни, случайных встречах, понимая, что каждый миг, проведённый вместе, мог быть последним.

Это была странная, нищая, сумасшедшая любовь длиною в вечность жизни. Миг, вырванный из души, сладостной и желанной боли, который вгрызался в тело шрамами в их исступлённых ласках длиной в две зимы. Вечный миг, который боле не повторится.

Подлинного дня она ждала целый год — он должен был провести его с ней, отдав себя без остатка, рассказав жене о срочной командировке. Так было в прошлом году, и, повинуясь какому-то нелепому раскладу, в этом. Это был день её рождения. Не нужна была романтика свеч, чувственной музыки и каких-то бесполезных слов и подарков. Нужно было ничтожно мало и невыносимо много — просто быть рядом.

Она ждала его весь день и всю ночь. Жадно ловила такие знакомые шорохи и звуки блеклой юдоли, в которой всё теряло смысл, когда его не было. Лишь под утро мальчишка-посыльный принёс конверт, в котором лежал билет на морской круиз длинной в два дня. Этот круиз должен был стать последним аккордом их любви. Реквием по тому, что никогда больше не повторится. Он должен был уехать навсегда заграницу, чтобы вылечить сына, много лет прикованного к постели.

Тёмной ночью, когда блистание далёких звёзд можно было удержать в ладонях. Когда безнадёжные песни чаек смолкли над водной гладью. Когда даже дыхание терпкого моря не трогало слух. Они, стоя на кромке жизни, вручили себя бескрайней морской пучине, понимая, что это единственный шанс на жизнь — просто быть вместе…

Просто мечта

У Мишки была мечта. Он вожделел построить дом — уютный и добротный, где можно было бы отдохнуть от всех проявлений, порой не очень приятных, мирского бытия. Не роскошный дворец или особняк, на зависть кому-либо, а тихую гавань души. Это должен был быть дом, как некий бастион иль духовный архетип, в основании которого бытийствовала бы любовь, а креплением для высшего проявления чувств — непременно — вера и мечта. Взаимосвязь неразрывных понятий была бы залогом того, что любой страждущий мог обрести покой или умиротворение, так невыносимо нужное всему сущему. Любовь. Вера. Мечта.