Воображая город: Введение в теорию концептуализации - [38]
Является ли в такой концептуализации сам город сообществом? Можем ли мы помыслить это «большее образование» как своего рода метасообщество, сообщество сообществ? Нет. Для «чикагцев» города – суть ареалы обитания солидаризированных городских групп, что-то вроде системы координат, в которой городские сообщества могут сосуществовать, сталкиваться и проявлять себя. В отличие от сообщества, город – это предикат, он не имеет самостоятельного онтологического статуса. Городское пространство – биогеоценоз, в котором разные виды пытаются выжить и достигают в итоге некоторого подобия экологического равновесия. В каком-то смысле целое оказывается «меньше» своих частей. В экологической метафорике с «городом в целом» жителей связывают осведомленность и участие: к примеру, они осведомлены о том, что находятся в Санкт-Петербурге, и даже изредка ходят на муниципальные выборы – но живут они именно в Купчино или на Гражданке (причем либо в районе «Гражданки до ручья», либо в «фешенебельном районе Гражданки» – это два различных городских ареала).
У сообщества есть то, чего нет у города, – доверие и ничем не опосредованная солидарность его членов.
Производство доверия: Старый Париж и Новая Москва
Когда-то все жили семьями и бок о бок с соседями, и все тогда знали свой район, потому что они вели в нем, по сути, деревенскую жизнь или что-то вроде того. (В исходной форме социальной практики в старых крестьянских обществах «окружение» сохраняло свой непосредственный характер: не было никаких форм опосредования или, скорее, они оставались отдаленными.) Ограниченная жизнь, но не без своих прелестей: каждый ощущал поддержку и, несмотря на пристальный надзор, мог рассчитывать на то, что ему подадут руку помощи. Это были дни, когда мы говорили или пели ностальгически: «Как прекрасна была моя деревня; мой Париж, наш Париж… Все мы говорили на одном языке, тебя всегда понимали!» Сегодня в Париже, который теперь необычайно разросся, включив в себя многочисленные пригороды, проживает множество людей со всего света: студенты, туристы, те, кто оказывается в нем проездом, и те, кто задерживается в нем на какое-то время, деловые люди и т. д. Вавилонская башня или великий Вавилон?
С такого идиллического нарратива о городе-сообществе начинает свое знаменитое эссе «Другие Парижи» Анри Лефевр [Лефевр 2008: 141]. Подобные ностальгические повествования об утраченном соседстве мы найдем в истории любого крупного города. В недавно вышедшем на экраны документальном фильме Urbanized аналогичным образом вспоминает Пекин один из информантов-старожилов. Лефевр насмехается над городской ностальгией, но и он отдает дань памяти ушедшему городу-сообществу – платоновской Атлантиде мировой урбанистики.
Современную Москву довольно сложно мыслить в категориях соседств и сообществ. Две трети ее жителей в ней не родились. Более половины людей, постоянно проживающих на территории города, не имеют в нем собственного жилья. Средняя продолжительность съема квартиры или комнаты в Москве – два-три года. Это крайне мобильный и довольно молодой (по возрастному составу населения) город, сам образ жизни которого исключает образование устойчивых соседств. Какие-то остаточные (или зачаточные) формы московской идентичности обнаруживаются менее чем у трети людей, постоянно живущих в столице, причем, что любопытно, самую сильную московскую идентичность демонстрируют не те, кто родился в городе, а те, кто приехал сюда более десяти лет назад. Таковы данные наших исследований, проведенных в Московском институте социально-культурных программ (МИСКП) в 2012–2015 годах18.
Еще интереснее выглядит городская «карта доверия». Половина жителей столицы не знают соседей по этажу в лицо. Менее 20% знают имя хотя бы одного из соседей по дому или по двору. Москва – город, в котором родители провожают детей до метро и просят позвонить им, когда те поднимутся на поверхность в центре. Центру города доверяют куда больше, чем собственному району. (Это субъективное доверие; по объективным показателям как раз именно центральные районы – места, где совершается большинство зарегистрированных преступлений.)
Доверие – показатель, тесно связанный с характером отношений между соседями. Социологи города часто повторяют мантру: чем больше соседей вы знаете в лицо, чем больше ваших знакомых живет поблизости, тем выше доверие своему габитату. Производство доверия – одна из функций локального сообщества. И если мы принимаем такое определение, то можно с уверенностью утверждать, что с середины 1990‐х годов и до недавнего времени сообществ в Москве практически не наблюдалось. Однако за последнее десятилетие границы города существенно расширились, включив в себя территорию Новой Москвы (Троицкий и Новомосковский АО). Пытаясь понять взаимосвязь уровня локального доверия и характера социальных связей между соседями, исследователи МИСКП в 2013 году провели кластеризацию районов Москвы (на данных репрезентативного опроса населения с выборкой в 12,5 тыс. опрошенных). Выяснилось, что как раз на новых, недавно присоединенных, территориях мы вполне можем обнаружить сообщества в их классическом определении.
Повседневный мир — это сфера рабочей рутины, разговоров с друзьями и чтения новостей. Социология изучает то, как события повседневности сцепляются друг с другом, образуя естественный социальный порядок. Однако повседневный мир современного человека уже не так стабилен и устойчив, как привыкли думать социологи: возрастающая мобильность, экспансия гаджетов, смешение далекого и близкого, привычного и чуждого, заставляют исследователей искать ответы на пересечении разных миров — повседневности, искусства, техники, науки и права.
"Ироническая империя" обобщает политический опыт работы Павловского с российской властью. Это новый взгляд на природу "военного общества мирных времен". #СистемаРФ – глобальная стратегическая игра Кремля с населением, где главная ставка – выживание их обоих. Эта Система, по мнению автора, не имеет под собой весомой экономической или управленческой базы, ее основа – стратегическая игра власти с народом. Павловский уверен, что, в отличие от благоустроенных государств, не будучи государством, такая Система неуязвима в политическом и военном отношениях.
В монографии на социологическом и культурно-историческом материале раскрывается сущность гражданского общества и гражданственности как культурно и исторически обусловленных форм самоорганизации, способных выступать в качестве социального ресурса управляемости в обществе и средства поддержания социального порядка. Рассчитана на научных работников, занимающихся проблемами социологии и политологии, служащих органов государственного управления и всех интересующихся проблемами самоорганизации и самоуправления в обществе.
В монографии исследуются эволюция капиталистического отчуждения труда в течение последних ста лет, возникновение новых форм отчуждения, влияние растущего отчуждения на развитие образования, науки, культуры, личности. Исследование основывается на материалах философских, социологических и исторических работ.
В работе разоблачается лицемерный характер ведущейся США кампании «в защиту прав человека». Автор раскрывает ее антисоциалистическую направленность, убедительно, на конкретных примерах показывая, что именно в США, а не в странах социализма систематически попираются и ущемляются права человека. Для специалистов-международников, лекторов, пропагандистов и читателей, интересующихся проблемами международной жизни.
Телетайпы выстукивают тревожно: «Вашингтон: «военная истерия», «политика силы»» «рекордная инфляция», «миллионы безработных», «кризис доверия», «расовые беспорядки», «коррупция»… В капиталистической Америке всегда беспокойно, но что происходит там сейчас? Почему кризис империалистической системы так стремительно затягивает США в свой водоворот? Нарастание этого кризиса неотделимо от антигуманизма строя, лишенного будущего. Дискриминация личности проявляется во всех областях жизни американского общества.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.