Воображая город: Введение в теорию концептуализации [заметки]
1
Пример реэкспорта филологических различений в психиатрию см. в [Зислин 2016]. Сам по себе такой междисциплинарный перенос уже является метапереводом.
2
«Вспомним сказку „Принцесса на горошине“. Здесь существует, с одной стороны, модализированное доксическое отношение (дистанция между хабитусом и хабитатом), а с другой стороны, ясно сформулированный и старательно подготовленный „практико-логический эксперимент“. Для того чтобы стала возможной предикация „Она – настоящая принцесса“, нужно определить [социальные] условия возможности этого суждения» [Генкова 2000: 67].
3
Идея контингентности, как не-необходимости и не-случайности, – центральный концепт социологической теории Н. Лумана. Но здесь мы, к сожалению, не имеем возможности углубляться в его эпистемологию. См. [Луман 2007], [Филиппов 2003].
4
Интервью были взяты в рамках проекта по изучению Манежной площади и ТЦ «Охотный ряд» сотрудниками Центра фундаментальной социологии НИУ ВШЭ в 2006–2008 годах. Некоторые результаты проекта изложены в [Филиппов 2009; Вахштайн 2008].
5
Любопытный разбор этого постулата мы найдем у Т. Парсонса: «…веберовский социологический смычок как бы играл на двух струнах. Во-первых, Вебер определял социологию как научную дисциплину, которая, в первую очередь, должна попытаться [истолковывающим образом] понять (deutend verstehen) действия индивидов, особенно в их социальных отношениях друг к другу… Во-вторых, Вебер считал, что социология помимо субъективных мотивов должна развивать каузальные объяснения процесса действия, его направления и последствий» [Парсонс 2002: 45].
6
Эта фраза была написана до стремительного распространения сервисов «Убер» и «Яндекс.Такси».
7
Впрочем, призрак Дюркгейма может достать даже вполне живого экономиста. В процитированной выше работе Марк Харрисон анализирует террористический акт как форму контракта между смертником и террористической организацией. И тут же получает упрек от своего коллеги Альдо Матеуччи: а как быть с сообществом [Mateucci 2007]? В итоге Харрисон вынужден согласиться: «В том, что терроризм может быть понят только в контексте сообщества, которое его поддерживает, у нас, в сущности, нет расхождений», тут же добавляя: «Но террористические атаки совершают индивиды, а не сообщества» [Harrison 2007: 241].
8
Справедливости ради стоит отметить, что в своем описании повседневной рациональности горожан и непреднамеренных эффектов их рациональных действий Гидденс использует городскую сегрегацию исключительно в качестве иллюстрации. Более того, приводимый им мысленный эксперимент – это просто пересказ популярного сюжета в теории игр и теории ограниченной рациональности, так называемой модели Шеллинга [Schelling 1972]. Развитие этой модели в современных городских исследованиях см. в [Tsiatus 2014].
9
Сам по себе образ не тождественен метафоре. Можно сказать, что метафора представляет собой одну из форм бытования дотеоретического образа – форму, которая делает возможной его последующую теоретическую обработку и превращение в концепт. Мы исходим из того, что метафоры не рядоположны концептам и потому принадлежат, скорее области дотеоретического, нежели собственно теоретического знания, но к этому тезису мы еще вернемся.
10
Фундаментальными здесь и далее называются метафоры, служащие для описания объекта (суб)дисциплины в целом и выполняющие функцию демаркации, первичного различения объекта / необъекта.
11
В духе известного высказывания Х. Ортега-и-Гассета: «Поэзия изобретает метафоры, наука их использует, не более. Но и не менее» [Ортега-и-Гассет 1991].
12
См. [Шмитт 1992]. Для Шмитта именно существование «врага» – а не просто «чужака» – является экзистенциальным основанием политики и политического. Ср. эту трактовку с зиммелевской: [Зиммель 1992].
13
См. любопытную параллель у Саскии Сассен [Sassen 1999].
14
Необходимо разделить категории резидентного и резидентального. Резидентной группой является группа, наделенная резидентным статусом – старожилы, «старые семьи» и т. д. Резидентальная группа – всякая социальная группа, являющаяся субъектом резидентности. Резидентальное – более общее понятие, включающее в себя резидентное и нерезидентное.
15
Само различение субъективного и объективного времени – бельмо на глазу социальной теории и даже простое перечисление авторов, стремившихся избавить от него социологию, здесь не представляется возможным. Упомянем только давнюю, но весьма влиятельную работу Брюно Латура [Latour 1997].
16
Так называемый поворот к пространству в социальных науках лишь усилил эту интуицию. Применительно к городской антропологии см. [Spatial 2016].
17
Ключевые работы здесь: «Непроизводящее сообщество» Ж. Л. Нанси [Нанси 2009] и «Грядущее сообщество» Дж. Агамбена [Агамбен 2008]. Это как раз тот случай, когда проблематизация чего-то хорошо известного и самоочевидного имеет своим истоком не «саму социальную реальность», а современную философскую рефлексию о ней. См. также [Петровская 2012].
18
Результаты исследовательских проектов доступны на сайте www.miscp.ru.
19
В более позднем переводе Вирта слово «агрегат» (aggregate) оказалось заменено словом «сообщество», что создает двусмысленность, которой нет в оригинале [Вирт 2016: 23].
20
Здесь можно было бы возразить, что это замечание верно только для раннего периода урбанизации – когда, действительно, основная масса горожан были горожанами в первом поколении. Но приведенный выше пример с расширением Москвы и переносом оппозиции «городское / негородское» внутрь самого города показывает, что тезис Вирта сохраняет свою релевантность и в XXI веке.
21
См.: «Термин „среда“ включает два момента – во-первых, это набор феноменов, фактов и вещей, и, во-вторых, это то, что мы переживаем. Среда, с одной стороны, – это физические факты, с другой – система человеческого опыта» [Шулепова 2011: 22].
22
Версию Ольденбурга поддерживает официальный сайт города. Впрочем, есть и другая версия: генерал Шерман хотел преподнести захваченную Саванну в качестве рождественского подарка президенту Линкольну, о чем и сообщил в телеграмме от 22 декабря 1864 года. Дарить же сожженный дотла город – не комильфо.
23
Разбор этих критических аргументов см. в [Войнилов 2013].
24
Любопытно, что вскоре после публикации Гоббсом «Левиафана» анонимный автор написал критический памфлет под названием «Оправдание кофейни», где именно существование «третьих мест» приводилось в качестве главного опровержения гоббсовской философии: «Человек заслуживает хорошую компанию, потому что он – существо общественное, это было правдой до Аристотеля и останется правдой, когда забудут Гоббса» [Harleian 1810: 78; цит. по Гаазе 2016]. Автор другого анонимного памфлета выводит типичного персонажа английской кофейни, «окруженного приятелями юного острослова-либертина с двумя листками „Левиафана“ и дюжиной бутылок бургундского… который отрицает Писание и берет свое Евангелие у апостола из Малмсбери» [Lund 2012: 23; цит. по Гаазе 2016].
25
Приведу только один пример. В уже упомянутом исследовании «Механика Москвы» (МИСКП) обнаружилась любопытная нелинейная зависимость между социальным капиталом (числом сильных и слабых связей) и восприятием собственного района. Москвичи, которые не знают практически никого из своих соседей и ни с кем из них не поддерживают контактов, воспринимают свой район как небезопасный. При росте числа связей и контактов растет и чувство безопасности. Но только до какого-то момента. После прохождения порога – когда число связей «на районе» превышает определенную величину – территория проживания снова начинает восприниматься как небезопасная.
26
Показательна дефиниция сообщества судьбы в блэкуэлловской энциклопедии социологии: «Сообщество судьбы не относится к числу ясно определенных социологических терминов. Социальные теоретики, упоминающие его, часто делают это мимоходом, как правило, различая сообщества выбора (например, благополучные соседства, стремящиеся максимизировать безопасность) и сообщества судьбы (бедные соседства, вынужденные безропотно мириться с преступностью и несправедливостью)… И хотя современная социология пользуется этим понятием бессистемно и эпизодически, так было далеко не всегда» [Baehr 2007]. Еще более характерно то, что в первых изданиях классической блэкуэлловской энциклопедии до 2007 года этой статьи вообще не было. Она появилась совсем недавно и только в онлайн-версии.
27
Здесь мы говорим о «практическим акте» как о концепте, близком по значению современному социологическому понятию практики. Именно поэтому «точкой отсчета» в истории разработки данного понятия являются труды Юма, а не, к примеру, сочинения Аристотеля.
28
О недостаточности такого юмовского определения практики для построения собственно социологической теории см. критику философии Юма современными исследователями-этнометодологами: [Роулз 2005].
29
Впрочем, де Серто еще не имел возможности наблюдать возвращение маршрутных дескрипторов в победном шествии автомобильных навигаторов – этих новых машинных переводчиков с языка визуального на язык практического («…через 300 метров поверните направо… изменение маршрута…»). Навигатор, будучи порождением формальной рациональности технического прогресса, возвращает «маршрутность» практики вождения автомобиля и потому не вписывается в схему «маршрут – карта / практическое – визуальное». Хотя, вероятно, в самом факте распространения навигаторов де Серто усмотрел бы новый виток колонизации жизненного мира «паноптической системой» современного общества.
30
Принципиально иной способ соотнесения повседневного и утопического мы найдем в работах Анри Лефевра [Лефевр 2015].
31
После чего, опять же, возвращается в когнитивную психологию и когнитивную лингвистику в качестве характеристики восприятия и интерпретации обыденных коммуникативных ситуаций [Shank, Abelson 1977].
32
Неприятно это признавать, однако создатели такого сомнительного проекта как NLP – нейролингвистическое программирование – действительно, теоретические «кузены» Ирвинга Гофмана.
33
Можно сказать, что распознаваемые маркеры (например, маркер фланирования) устанавливают фрейм «Охотного ряда» в большей степени, чем надпись «Охотный ряд» над входом в торговый комплекс. Тем не менее для нас надпись «Охотный ряд», позолоченная ручка двери на входе и сообщения, посылаемые фланерами, рядоположны – все они являются метакоммуникативными сообщениями, с разной степенью укорененными в пространстве.
34
Яркий пример исследования конкретных публичных локаций в качестве «городских сцен» мы найдем в исследовании Олега Паченкова и Лилии Воронковой. Сопоставляя два блошиных рынка – в Петербурге и Берлине – они показывают наличие трех общих драматургических переменных у обоих пространств: «двойственности приватного и публичного, театральности и трансгрессивности» [Паченков, Воронкова 2014: 159].
35
В 1920‐х годах издательство General Drafting Company подало в суд на другое издательство – Rand McNally – за нарушение авторских прав. Дело в том, что составление географических карт в те годы было все еще делом сложным и трудоемким, а искушение скопировать чужую карту и издать как свою – почти непреодолимым. Чтобы поймать конкурентов на воровстве, издательства часто наносили на карты несуществующие населенные пункты, что позволяло суду определить – украдена карта или нет. Таким несуществующим населенным пунктом на карте GDC была маленькая деревня Agloe, NY. Когда представители General Drafting обнаружили Agloe на карте своих конкурентов, они сразу же подали на тех в суд. Но выяснилось, что к моменту судебного разбирательства в означенном месте действительно появилось несколько хижин и указатель «Agloe», что позволило обвиненным в плагиате Rand McNally выйти сухими из воды. Ирвинг Гофман неоднократно подчеркивал, что его не интересует «обратное» влияние транспонированных объектов и событий на их исходные «прототипы», но, кажется, совсем уйти от обсуждения этой темы фрейм-аналитикам не удавалось никогда.
36
Из личного общения с Р. Уотсоном весной 2007 г.
37
Если это, конечно, не кукла Леди Гаги, специально предназначенная для такого расчленения [Вахштайн 2013].
38
Этот аргумент принадлежит А. Ф. Филиппову. См.: [Филиппов 2003].
39
Здесь, очевидно, аллюзия на текст М. Вебера о категориях понимающей социологии: «Случайное столкновение велосипедистов мы не назовем общностно ориентированными действиями, но их предшествующие попытки избежать инцидента, а также их возможную „потасовку“ или попытку прийти к мирному „соглашению“, мы уже относим к действиям упомянутого типа» [Вебер 1990: 509].
40
В данном контексте понятие «процесс» заимствуется из философии А. Н. Уайтхеда [Уайтхед 1990]. Процесс здесь – цепь взаимосвязанных событий, совершающихся в пространстве и времени.
41
Сходной позиции придерживался и Никлас Луман: «Техника делает возможным (всегда с оговоркой, что она при этом функционирует) сцепление абсолютно гетерогенных элементов» [Луман 2010: 562].
42
Интересное развитие этой темы было предложено в работах Нильса Кловайта см. [Кловайт 2015; Klowait 2019]. Доработанную и усовершенствованную версию предложенной схемы в контексте соотношения сценариев и афордансов можно найти в работе Марии Ерофеевой [Erofeeva 2019].
43
Мы попытались подступиться к этой теме в работе [Вахштайн 2013].
44
Перевод А. Г. Кузнецова.
45
См. прежде всего работы манчестерской школы городских исследований – Саймона Гая и Альбены Яневой [Guy 2007; Yaneva 2005].
46
Прежде всего, объектно-ориентированную онтологию Грэма Хармана [Харман 2018].
47
См. [Айбар, Бейкер 2017].
48
Ужасная несправедливость по отношению к Мишелю Каллону, который первым поставил решаемую нами здесь проблему сцепки/расцепления [Callon 1998a; Callon 1998b].
49
Последний из них – «Взаимосвязь семантических и политических механизмов организации городского пространства» (2021).
Повседневный мир — это сфера рабочей рутины, разговоров с друзьями и чтения новостей. Социология изучает то, как события повседневности сцепляются друг с другом, образуя естественный социальный порядок. Однако повседневный мир современного человека уже не так стабилен и устойчив, как привыкли думать социологи: возрастающая мобильность, экспансия гаджетов, смешение далекого и близкого, привычного и чуждого, заставляют исследователей искать ответы на пересечении разных миров — повседневности, искусства, техники, науки и права.
В монографии исследуются эволюция капиталистического отчуждения труда в течение последних ста лет, возникновение новых форм отчуждения, влияние растущего отчуждения на развитие образования, науки, культуры, личности. Исследование основывается на материалах философских, социологических и исторических работ.
В работе разоблачается лицемерный характер ведущейся США кампании «в защиту прав человека». Автор раскрывает ее антисоциалистическую направленность, убедительно, на конкретных примерах показывая, что именно в США, а не в странах социализма систематически попираются и ущемляются права человека. Для специалистов-международников, лекторов, пропагандистов и читателей, интересующихся проблемами международной жизни.
Телетайпы выстукивают тревожно: «Вашингтон: «военная истерия», «политика силы»» «рекордная инфляция», «миллионы безработных», «кризис доверия», «расовые беспорядки», «коррупция»… В капиталистической Америке всегда беспокойно, но что происходит там сейчас? Почему кризис империалистической системы так стремительно затягивает США в свой водоворот? Нарастание этого кризиса неотделимо от антигуманизма строя, лишенного будущего. Дискриминация личности проявляется во всех областях жизни американского общества.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Книга дает марксистский ключ к пониманию политики и истории. В развитие классической «двуполярной» диалектики рассматривается новая методология: борьба трех отрицающих друг друга противоположностей. Новая классовая теория ясно обозначает треугольник: рабочие/коммунисты — буржуазия/либералы — чиновники/государство. Ставится вопрос о новой форме эксплуатации трудящихся: государством. Бюрократия разоблачается как самостоятельный эксплуататорский класс. Показана борьба между тремя классами общества за обладание политической, государственной властью.
Издание включает в себя материалы второй международной конференции «Этнические, протонациональные и национальные нарративы: формирование и репрезентация» (Санкт-Петербургский государственный университет, 24–26 февраля 2015 г.). Сборник посвящен многообразию нарративов и их инструментальным возможностям в различные периоды от Средних веков до Новейшего времени. Подобный широкий хронологический и географический охват обуславливается перспективой выявления универсальных сценариев конструирования и репрезентации нарративов.Для историков, политологов, социологов, филологов и культурологов, а также интересующихся проблемами этничности и национализма.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.