Воображая город: Введение в теорию концептуализации - [27]
Гостиница острова Бенсалем решает две, казалось бы, разнонаправленные задачи: она должна быть пространством «внешнего» во «внутреннем» и в то же время – не дать ее посетителям стать «внутренними чужими». Если они предпочтут остаться – их немедленно переселят и из категории «поднадзорных» переведут в категорию «ассимилируемых».
Вернемся к нашей отправной точке – наложению двух оппозиций. Если оппозиция внутреннего/внешнего – это, прежде всего, пространственная демаркация, то различение своего/чужого» – это характеристика индивидов. Исторически в community studies сообщество мыслится как функция от индивидов и территории. Не столь важно, в каком отношении находятся две эти переменные: приобретает ли территория значение лишь в силу того, что на нее проецируются социальные отношения, или же она обладает самостоятельным значением как «контейнер», делающий возможным социальное взаимодействие. Два этих фактора – люди и территория – неизменно входят в определение сообщества. Роберт Парк пишет: «Простейшее возможное описание сообщества следующее: это собрание людей, занимающих более или менее четкую область». (Впрочем, тут же добавляя: «Сообщество – это не простое собрание людей, но собрание институтов. Не люди, но институты являются конечным и решающим фактором, отличающим сообщество от других социальных констелляций» [Парк 2008а: 45].)
Тем не менее в наиболее общем виде сообщество определяется по формуле:
где С – сообщество, p – люди, t – территория, а в роли f поочередно выступают институты, нормативное принуждение, общность культурных кодов, сущностная воля, коллективная память, эвокативные символы и т. п. Всего три концепта первой орбиты (люди, ареалы их обитания и f) позволяют выстроить невероятное количество концептуализаций – главное, подобрать правильную f. Следовательно, сообщество не может быть помыслено внелокально, как нетерриториальное образование. Отсюда ирония Р. Парка в адрес инженера Дж. Б. Идса, предложившего создавать свободные ассоциации бродяг (что-то вроде профсоюзов для бездомных). Бродяги, по мысли Парка, не связаны ни с каким конкретным местом в пространстве, а значит, лишены всякой возможности образовывать устойчивые общности [Парк 2008b: 56].
Будучи изначально осмысленным как территориальное образование (совокупность индивидов, связанных нормами поведения и оккупирующих общую территорию), сообщество очень быстро стало универсальной категорией социологического мышления. Из предмета объяснения оно превратилось в объясняющий фактор, оказавшись чем-то вроде «добровольной причины всех вещей» в картине мира социолога. Сообщества легко субстанциализируются, им приписываются некоторые априорные свойства. Например, почему итальянские банды в Чикаго побеждают своих ирландских конкурентов? Потому что в «итальянской культуре» основной инструмент решения споров – холодное оружие, тогда как «ирландским сообществам» это «имманентно не присуще». Или почему данное племя аборигенов мыслит вселенную в форме круга? Потому что расположение их хижин в пространстве именно таково – космогония данного сообщества есть «слепок» с его социальной организации. Интуиция сообщества лежит в основании повестки дня классической социологии – от теории солидарности до исследований миграции, конфликтов, урбанизации, стратификации и институтов.
Как работает подобная модель объяснения? Проиллюстрируем это на примере особого типа сообществ – переселенческих групп, организованных по принципу «пришедшие раньше / пришедшие позже». Далее мы будем называть такие сообщества резидентальными.
Коренные, пришлые, старожилы и новоприбывшие
Трущоба – это ареал свободы и индивидуализма. На всем протяжении трущоб люди не знают друг друга и не доверяют своим ближним. Значительная часть местного населения находится здесь временно: это проститутки, преступники, изгои, странствующие рабочие. Иностранцы, которые приехали сюда попытать счастья… Также здесь находятся ареалы первого поселения иммигрантов – иностранные колонии.
Х. Зорбо
В основе резидентальной дифференциации лежит разделение социальных групп по срокам пребывания. Место человека в социальной структуре, его принадлежность той или иной резидентальной группе определяется количеством лет, которые он сам (первичная резидентность) или поколения его предков (вторичная резидентность) прожили на территории данного сообщества. Таким образом, срок проживания выступает критерием конституирования социальных тождеств и различий, разделяя «коренных» и «пришлых», старожилов и новоприбывших, потомков первопоселенцев и потомков недавних иммигрантов – резидентные и нерезидентные группы14.
Частный случай резидентальной дифференциации – резидентальная стратификация. Различия в сроках проживания редко бывают нейтральны; они не только конституируют социальные дистанции, но и поддерживают особую систему распределения, перераспределения и воспроизводства неравенства. Резидентность как главное основание стратификации может быть обнаружена, к примеру, в истории освоения Сибири. Географ и экономист начала ХХ века Л. Огановский приводит следующий пример:
Повседневный мир — это сфера рабочей рутины, разговоров с друзьями и чтения новостей. Социология изучает то, как события повседневности сцепляются друг с другом, образуя естественный социальный порядок. Однако повседневный мир современного человека уже не так стабилен и устойчив, как привыкли думать социологи: возрастающая мобильность, экспансия гаджетов, смешение далекого и близкого, привычного и чуждого, заставляют исследователей искать ответы на пересечении разных миров — повседневности, искусства, техники, науки и права.
"Ироническая империя" обобщает политический опыт работы Павловского с российской властью. Это новый взгляд на природу "военного общества мирных времен". #СистемаРФ – глобальная стратегическая игра Кремля с населением, где главная ставка – выживание их обоих. Эта Система, по мнению автора, не имеет под собой весомой экономической или управленческой базы, ее основа – стратегическая игра власти с народом. Павловский уверен, что, в отличие от благоустроенных государств, не будучи государством, такая Система неуязвима в политическом и военном отношениях.
В монографии на социологическом и культурно-историческом материале раскрывается сущность гражданского общества и гражданственности как культурно и исторически обусловленных форм самоорганизации, способных выступать в качестве социального ресурса управляемости в обществе и средства поддержания социального порядка. Рассчитана на научных работников, занимающихся проблемами социологии и политологии, служащих органов государственного управления и всех интересующихся проблемами самоорганизации и самоуправления в обществе.
В монографии исследуются эволюция капиталистического отчуждения труда в течение последних ста лет, возникновение новых форм отчуждения, влияние растущего отчуждения на развитие образования, науки, культуры, личности. Исследование основывается на материалах философских, социологических и исторических работ.
В работе разоблачается лицемерный характер ведущейся США кампании «в защиту прав человека». Автор раскрывает ее антисоциалистическую направленность, убедительно, на конкретных примерах показывая, что именно в США, а не в странах социализма систематически попираются и ущемляются права человека. Для специалистов-международников, лекторов, пропагандистов и читателей, интересующихся проблемами международной жизни.
Телетайпы выстукивают тревожно: «Вашингтон: «военная истерия», «политика силы»» «рекордная инфляция», «миллионы безработных», «кризис доверия», «расовые беспорядки», «коррупция»… В капиталистической Америке всегда беспокойно, но что происходит там сейчас? Почему кризис империалистической системы так стремительно затягивает США в свой водоворот? Нарастание этого кризиса неотделимо от антигуманизма строя, лишенного будущего. Дискриминация личности проявляется во всех областях жизни американского общества.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.