Воображаемые встречи - [106]

Опера началась во мраке, среди бушевания грозы. Что-то напоминающее «Лесного царя» Шуберта слышалось в этой музыке погони и настраивало на тревожный лад. Шум и рев все усиливались, слышался собачий лай, и через минуту запыхавшийся, загнанный, обессилевший человек ворвался в незнакомую хижину и упал на землю. И так безжалостна была Фрика, что она направила беглеца по ложному следу: хижина, в которой он искал приюта и защиты, принадлежала его злейшему врагу Хундингу. Само это имя могло внушить отвращение, хотя его обладатель и родился от воинственных предков. Хундинг — это значит сын Пса.

Женщина с бледным строгим лицом и звенящим именем «Зиглинда» поднесла к губам странника освежающее питье. И отныне все последующие чудеса: неожиданный блеск меча среди темной ночи, подвиг ослабевшего от ран Зигмунда (он извлек меч из ствола ясеня), избавление Зиглинды от ненавистного мужа, Хундинга, внезапная любовь Зигмунда к этой женщине и их побег — все казалось Вилли Раушу правдоподобным, жизненным, возможным. Снова очутился он в плену у вагнеровских чудес. Должно быть, властный мотив меча, который гремел, разрастаясь и покрывая все звуки оркестра, держал его в таком оцепенении. Любопытно, как тот злой старик, который негодовал в антракте, — неужели мотив меча не подействовал на него?

— Но что толку в найденном мече, если он будет выбит из рук?

Это сказал смуглый господин, который подошел к Вилли еще в первом антракте и теперь снова очутился рядом с ним.

— Можете звать меня «синьор Личчио». Я немец, родом из Баварии, но моя мать была итальянка…

— Так вот я говорю: что толку в обретенном мече, если он не пригодится Зигмунду?

— Как? Разве он не будет биться с Хундингом?

— Меч Зигмунда расколется на куски. Но и сын Пса получит достойное возмездие — его убьет молния бога.

— Странно, что Вотан обрекает на гибель своего сына, — сказал Вилли.

— Этого требует Фрика. Она охранительница устоев, а Зигмунд — бунтарь.

— И ее влияние так сильно?

— Да, друг мой. Ведь это от древних греков пошло. Вотан — немецкий Зевс, а Фрика — немецкая неумолимая Гера. Помните, как она ненавидела Геракла, как наслала на него двух змей, когда он еще лежал в колыбели?

— Значит, Зигмунд — Геракл?

— Отчасти. Но в основном — это сам Вагнер. Наш композитор умеет сплетать мифы с современностью.

Синьор Личчио кивнул кому-то в толпе и продолжал:

— Судьба у них, во всяком случае, сходная: скитания, ненависть со стороны тех, кто имеет свой дом, у кого богатство и прочное положение. Такие люди ненавидят мечтателей и поэтов.

— Но Вагнер был беден в молодости! А теперь…

— К сожалению, мы не можем проследить за дальнейшей судьбой Зигмунда: он как раз в молодости и гибнет.

— Вы заинтересовали меня аналогией с древними богами, — сказал Вилли. — Если так, то Брунгильда — это Афина?

— Брунгильда — это создание Вагнера.

— Как? Разве ее нет в «Песне о Нибелунгах»?

— Там она совсем другая. Валькирии — воительницы, они не знают жалости. А Брунгильда у Вагнера женственная, добрая. Она восстает даже против воли отца и бога, чтобы даровать Зигмунду победу в предстоящей битве. И заметьте: она поступает так, тронутая чужой человеческой любовью. Зигмунд отвергает Валгаллу и вечное блаженство, оттого что Зиглинде, его любимой, нет туда доступа… И Брунгильда пытается спасти обоих.

— Ну, а дальше?

— Дальше все происходит, как в легенде: уступив Фрике и этим поправ справедливость, Вотан вынужден попрать и отцовскую любовь — он осуждает любимую дочь. Ее постигнет кара: долгий сон, подобный смерти.

Но страшен не сон, а пробуждение. Прочитайте, что написано в программе — она умело составлена.

— «Пробудившись, она будет уже не Валькирией, не божественной девой, а жалкой смертной, которой суждено со временем состариться и потерять красоту. И исчезнуть во прахе, прожив свой короткий век».

Кто-то, замедлив шаги, поклонился синьору Личчио. Он кивнул, но прошел мимо.

— Знаете что? — сказал он. — Здесь слишком тесно. Выйдем на этот балкон. Оттуда и вид неплохой.

Вечер уже наступил. Свет байрейтского театра освещал дорогу к выходу. Но в городе было темно.

— Да, такова участь бедной Валькирии… Читайте дальше. «Не будет она носиться среди туч и молний вместе с боевыми сестрами, никогда не сядет на своего коня, не наденет звонкие доспехи. Не будет воодушевлять воинов в битве и перекликаться с грозой». Но и это не самое страшное в ее судьбе. Дело в том, что первый, кто пробудит Брунгильду от заколдованного сна, «будь то бог или смертный, титан или горбатый нибелунг, король или раб, герой или жалкий трус, станет навсегда ее мужем и господином».

— Ну и злой же он, ваш Вотан!

— Как и все боги. Однако он склонился на мольбу любимой дочери — окружить ее ложе огненной стеной.

Пусть пламя жжет и пожирает трусов.

Зато отважный вырвется вперед!

— Какой огромный труд! — сказал Вилли. — Как долго он писал свое «Кольцо»?

— Двадцать шесть лет.

— Я вижу, вы знаток Вагнера.

— Все это можно найти в брошюре, которая продается у входа, — сказал синьор Личчио с неожиданной холодностью. — А Вагнера я действительно знаю… Но воздадим должное госпоже Маттерна