Воля твоя - [20]

Воистину блаженен тот, кто зрит лишь однобоко.

Спокойствие дано ему и смелости уверенность,

Что истины тут нет иной, и каждый путь — дорога.

Аль влево ль, вправо — выбирай, посередине — пропасть.

Волкан уважительно взглянул на нее. Поцокал.

— Не думал, что когда-нибудь услышу цитирование этого произведения. Более того — этого автора!

— А я не думала, что волки вообще представляют, что такое поэзия. И уж тем более ею интересуются.

В ответ на это высказывание он презрительно передернул плечами. И, задрав нос, проговорил:

— Вопреки расхожему мнению, интересуются. Сверх того, готовы поспорить с этим же автором, утверждающим лишь относительную гелиоцентричность нашего мира. И готовы утверждать, что он, то есть мир, абсолютно гелиоцентричен, так как не просто закруглен, а повсеместно кругл!

Но, с жаром выпалив эту рвущуюся из груди тираду, он резко захлопнул пасть, напряженно оглядевшись. Гулко сглотнул. Дева следила за ним полным иронии взглядом, слегка улыбаясь одним уголком губ.

— Вот будет умора, — хмыкнула она, — когда я доложу властям о еретическом мировоззрении одного изгнанного из стаи волка.

— Да уж, — дергано выдохнул он. — Взгляды взглядами, а мне моя шкура дорога… Слушай, дева, та птица, кажется, слишком уж прислушивается к нашему разговору…

Ученый волк, по всей видимости, был иммунен к подобного вида иронии.

— Хм, хм, — волкан задумчиво закусил губу. Вокруг стемнело, близились сумерки — монарх-махаон, предчувствуя обязательное похолодание ночной порою, улетел прочь. Теперь волк искал другой объект прострации, вызывающий у него должные философские обмышления.

— Хм, хм, — повторил он, давя лапой гусеницу. Муравьев так и шныряло кругом, однако и они, предчувствуя холод, заметно проредили свои ряды. Так, глядишь, и не на кого будет смотреть — одно непостоянство. — Необычно, я бы сказал, — выдавил наконец он из себя. — Однако, если так подумать, ты рассказала мне о четырех случаях.

— Я рассказала тебе о четырех случаях. — Кивнула она.

— Значит, — рискнул волкан, — это все? Больше ничего нет?

— Можно и так сказать. — Пожала она плечами так, что становилось однозначно непонятно за истинный ответ.

— Или ты считаешь, что мне, пожалуй, не стоит этого доверить?

На этот раз она просто пожала плечами. Без ответа. И волку стало невероятно обидно.

Тоже ей что-нибудь не скажу, подумал он. Вот придумаю что-нибудь и обязательно не скажу. Посмотрю, каково ей будет.

Ранний ночной мотылек, описав дерганую косую дугу, вальяжно уселся ему на нос. Тьфу ты, хотел было сплюнуть волкан, да так и замер — думалось на удивление хорошо.

— Ладно, будь по-твоему. Представим, что мое спасение — некий третий путь. Ну тут и так все ясно, нечего рассусоливать: ты вызволила меня, и не просто позволила уйти, чтобы подохнуть голодной смертью, а дала возможность пристать к тебе. Хорошо, с этим решили. Но что насчет остальных случаев? Ведь если подумать, сам я могу гадать до скончания веков, но так однажды и не прийти к правильному ответу.

Дева медленно кивнула, смотря на небо, проглядываемое в просветах между крон деревьев.

— С чего ты хочешь начать первого?

— Мне невероятно интересна судьба того разбойника, за свои грехи, как я считаю, попавшего в безвыходную без посторонней помощи ловушку.

— Хорошо, волкан. Он действительно выбрался из аномалии с моей помощью, действительно в его взгляде не было и намека на кровожадность и безрассудство. Он добрался до своего города, до своего дома, однако… Как я узнала после, следуя за ним с интервалом в два дня, по пути он зарезал нескольких путников. Сначала воина, показавшись тому безоружным и оттого неопасным. Убил голыми руками. А потом, вооружившись и приодевшись, еще нескольких. Среди них были женщины, были дети. Он убивал их всех. Насиловал, убивал и грабил. Трупы просто скидывал в придорожную канаву, даже не заботясь об их сокрытии.

Я нашла его в городе. У него была жена, представь себе, волкан. Не передать словами, как она радовалась его возвращению. В честь этого она закатила самый настоящий пир. Я убила их обоих. Прямо за столом, когда они только приступили к обеду, пока не набедокурили еще сильнее. А еще… я думала, что мне доводилось питаться абсолютно чем угодно и мне больше нечему удивляться, но в тот момент меня чуть было не вывернуло прямо на стол, на тарелки, переполненные человеческими останками.

Я сожгла дом, сделала так, чтобы огонь не перекинулся на остальные. Я чувствовала себя мерзко, я чувствовала себя последней тварью, что дала ему шанс. Ведь если подумать, как ты любишь выражаться, волкан, то все те смерти на дороге — моих рук дело. — Она подняла перебинтованные неопределенного оттенка лоскутами руки. — Вот этих самых рук. Я чувствую на них кровь всех тех жертв.

— Дева, я… Не стоит, твоей вины здесь нет…

— Это тебе не стоит, волкан. — Проговорила она все тем же бесстрастным голосом, каким рассказывала о последствии третьего пути. — Прошло уже достаточно времени, и я смирилась со своей ошибкой. Смирилась со всеми жертвами и с тем, что мои ладони ежесекундно горят, напоминая мне о тех событиях. — Она немного помолчала. — Мне продолжать повествование?