Волшебный камень - [37]

— Здравствуйте вам! Привет и почтение!

Видно было, что его уже угостили малость — глаза его поблескивали, голос был громким, лицо бледное.

Нестеров поднялся и упрекнул его:

— Ну и ну, Андрей! Все еще не угомонился?

Лукомцев часто замигал глазами, схватил его руку и затряс в своей черной, заскорузлой ладони.

— Батюшки! Сергей Николаевич вернулся! С праздником вас! — Он проговорил это бессвязно, вдруг повернулся к остальным и, чуть не плача, выкрикнул: — Да что же вы мне об этом раньше не сказали? Разве бы я такую встречу устроил?!

— Довольно тебе паясничать, Андрей! Садись, рассказывай…

— Милиция по тебе плачет, по зимогору, — шутливо, но с явным оттенком неприязни проговорил Палехов. — Рассказывай: в каких горах горе мыкал?

— Плохо уговариваете, товарищ начальник, — еще более неприязненно ответил ему Лукомцев. — Ничего я вам не скажу, а вот с Сергеем Николаевичем потолкуем…

Нестеров попытался остановить Лукомцева, пока тот еще пуще не надерзил начальнику.

— Попал бы ты ко мне в роту, я бы с тобой поговорил! — пошутил Нестеров.

Лукомцев грустно сказал:

— А разве я об этом не просил? Не берут! Я ведь камнем битый, землей мятый, медведем калеченный. А был у меня секрет, как войну прикончить…

Тимох, присевший на пол у стены, увидел, как Юля стала накрывать на стол, и встал.

— Дай-ка хлеба, девушка.

— Сейчас станем обедать.

— Не мне, олешку, — укоризненно сказал остяк.

Девушка растерялась и вынула из шкафа краюху хлеба. Тимох поклонился, пробормотал по-остяцки благодарность и пошел к двери. Лукомцев вдруг порывисто бросился к нему:

— Низко кланяюсь, Тимох, выручил! — Обернулся к Нестерову: — Ведь шесть олешков пали, один остался, вот какая была дорога!

Палехов пробормотал:

— Шесть оленей! Черт бы тебя побрал!

— Не сердитесь, Борис Львович, еще не вечер, убытки рано считать, — отозвался Лукомцев. — Ну, Тимох, одаривай хозяев!

Тимох вышел с краюхой к оленю и вскоре вернулся, неся берестяной коробок. Он вынул из коробка несколько мехов и набросил их на плечи Вари. Юля с завистью воскликнула:

— Соболя!

— Ну зачем это, Тимофей Пименович, — сказала Варя, оглаживая меха.

Тимох простодушно ответил:

— Соболей только красивым носить можно…

— Где же ты Лукомцева подобрал, Тимох? — спросил Нестеров.

Тимох, робкий с чужими людьми, к Нестерову относился как к старому приятелю. Им уже приходилось встречаться: оба они были кочевниками — один по страсти, другой по образу жизни. А в таких случаях однажды встреченный хороший человек становится другом навсегда. Тимох с усмешкой ответил:

— А на Ниме встретил. Бродит по промоинам да полыньям, камешки ищет. Оленей моих загонял, сам высох, чуть жив, а будто прирос ко льду. Если бы я ему руки не скрутил, он бы все еще водяному богу молился…

Юля незаметно вышла. «Пошла сказать Даше», — догадался Нестеров. И верно, сейчас же появилась Даша. Она сделала несколько шагов к Лукомцеву, но оробела и замерла, не подойдя. Андрей сделал шаг, схватил ее руку и сжал, притягивая девушку к себе. Она с досадой вырвалась и сухо сказала:

— Здравствуйте… — Но едва пригляделась к бледному, как будто прозрачному лицу Лукомцева, вся досада ее пропала, и она беспокойно спросила: — Что с вами, Андрей?

— Зацинговал, — безразлично сказал Лукомцев. — Все зубы, как пьяные, шатаются. Мне бы сейчас чесноку или луку. Да что вы, Даша, так на меня уставились? Я своими ногами дошел.

— А что же Лунина не помогла? — И ревнивую горечь услышал Нестеров в голосе девушки.

Лукомцев небрежно ответил:

— А что мне Лунина? У нее своя мечта, у меня — своя. Я такую мечту ношу, что другому и не поднять.

— Какую же это? — ревниво спросила Даша.

— На фронт хочу проситься, — возбужденно заговорил Лукомцев, — Возьму я с собой бригаду настоящих добрых охотников, человек двадцать. Перейдем мы через фронт, изловим этого проклятого Гитлера и притащим его для всеобщего обозрения. А без Гитлера фашисты долго не продержатся…

— Эх, Андрей, так войны только в сказках кончаются, — сказал Нестеров. — Гитлеровцев оружием брать надо. Ты для оружия что-нибудь нашел?

— А для оружия я отдельно постарался…

Он вытащил из кармана штанов узкий длинный кожаный мешок, небрежно встряхнул его на руке, будто взвешивая, развязал шнурок, стягивавший устье, и перевернул мешок над столом. Тяжелая струя золотого песка полилась на столешницу, расплываясь подобно топленому маслу.

— Действительно золото! — ахнул Палехов.

— Однако блесну нашел, — солидно подтвердил Тимох. Он один отнесся к этой картине льющегося тяжелой струей золота безразлично.

Девушки, и Даша и Варя, подбежали к столу. Палехов уже перебирал в пальцах чешуйчатые мелкие пластинки, определяя возраст золота.

— Здесь в районе? — спросил он.

— Ничего не поделаешь, земля такая. В ней все есть! — убежденно и в то же время посмеиваясь над недоверчивым вопросом Палехова, ответил Лукомцев. Потом посмотрел в глаза Нестерову и сказал: — А это вот для тебя, Сергей Николаевич! Вот они, алмазы-то! — Резким движением он вытащил из внутреннего кармана полушубка пригоршню камней и швырнул их на стол. Все бросились к камням. Он небрежно откинулся, приняв особо картинную позу, выставив грудь и отставив ногу, и добавил со значением: — Пусть и мое имя в географию попадет! Есть же море Лаптевых, тоже простого человека имя, — отчего же не быть алмазному прииску имени Лукомцева?