Но разве Виктора можно было хоть в чем-нибудь убедить? Он любой ценой добивался разгрома нашего кружка. Больше его ничто не интересовало!..
— Вы думаете, марксизм когда-нибудь согласится с вашими мыслями?
— Не знаю, — ответил Мирон Яковлевич. — Вот лежит «Диалектика природы» Энгельса. — Мирон Яковлевич раскрыл книжку и прочел: — «… Как бы долго ни длилось время, пока в какой-либо солнечной системе и только на одной планете не создались условия для органической жизни; сколько бы бесчисленных органических существ ни должно было раньше возникнуть и погибнуть, прежде чем из их среды смогли развиться животные со способным к мышлению мозгом… — у нас есть уверенность, что материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же…» — Закрыв книгу, Мирон Яковлевич положил на нее руку. — Почему же мы должны отбросить мысль, что жизнь возникла сначала на Фаэтоне, а потом уже на Земле?… Скажем, автор учебника, по которому вы, Виктор, изучали в школе астрономию… Припоминаете его фамилию?…
— Кажется, Воронцов…
— Да. Воронцов-Вельяминов… Он тоже свидетельствует, что кора Фаэтона была вдвое старше, чем кора Земли… Значит, на Фаэтоне могли возникнуть условия для развития жизни еще тогда, когда Земля пребывала в расплавленном состоянии…
— Никакого Фаэтона не было! — чуть ли не в истерике выкрикнул Виктор…
— Не было? — устало переспросил Мирон Яковлевич. — Я ознакомился с источниками, на которые ссылался Нечипорук. Зря он не рассказал об алмазах, найденных в метеорите Новый Урей еще в 1888 году. Только этого факта достаточно для подтверждения того, что Фаэтон все-таки был!.. Сегодня люди сами научились делать алмазы и хорошо знают условия, в которых они рождаются. Чтобы из уголька возник алмаз, нужно такое огромное давление, которого нет даже в земной коре. И температура около тысячи градусов… Поэтому алмазы создаются не в коре планеты, а глубже — в мантии. Там есть необходимая температура и соответственное давление. Откуда же они взялись в метеоритах, если не было планеты?… Платона я тоже просматривал. Это достаточно убедительно…
Я чуть не перепрыгнула через стол, чтобы расцеловать Мирона Яковлевича! Хороший, родной… Сколько же ему пришлось перечитать астрономической литературы, чтобы отыскать этот дополнительный аргумент! Неужели мы все-таки обратили его в свою веру?… Я чуть не танцевала от радости. Мне хотелось разыскать Колю и крикнуть ему: «Мирон Яковлевич поверил… Поверил!..».
Виктор, видимо, понял, что потерпел поражение. И спросил довольно неуверенно.
— А как же обком комсомола? Они ведь согласились с моим выступлением…
Декан ответил:
— Сидорук сообщил, что там тоже пересмотрели свое мнение. Мы сейчас ищем помещение для кружка…
Как я ненавижу себя за то, что поехала с Виктором к Днепру! У меня такое чувство, словно я совершила ужасное преступление. Извини, Коля. Лоча этого, наверное, не сделала бы…
Ты не сердись на меня. Теперь я понимаю, почему так вышло. Вчера я очень плохо подумала о Викторе и сама испугалась собственной мысли, а сегодня мне захотелось посмотреть на него другими глазами. Потому что тяжело, очень тяжело видеть человеческую подлость…
Ты вскоре придешь, мой Акачи… Если бы ты знал, как я тебя сегодня жду…
Однако расскажу, что же произошло дальше. Виктор, конечно, не успокоился. Он решил любой ценой «развенчать» Николая. Возможно, к этому его побуждало еще и мое присутствие.
— Вы не были на последнем сборище их секты?…
— Не секты, а кружка, — поправил его Мирон Яковлевич. — Они изучают космос. Что здесь плохого? Может быть, из них вырастут ученые, астрономы
— Нечипорук — идеалист. Теперь я в этом убедился окончательно. То, что он проповедует…
— Что же именно?
— Вы цитировали Энгельса. Там говорится об органической материи. То есть материи живой. А Нечипорук — даже звезды и галактики он принимает за живую материю. Разве же это не мистика? К чему это ведет? Он так и говорит: белковый организм — очень несовершенная форма жизни. Потом… — Виктор поколебался, будто то, что он хотел сказать дальше, было чем-то чудовищным. — Мирон Яковлевич! Я очень прошу вас обратить внимание на это: Нечипорук признает идею. Вот что получается, когда отбрасывают учение Энгельса о делении материи на живую и мертвую!..
Мирон Яковлевич молчал. Он задумчиво листал страницы книги Энгельса. Потом сказал тихо, сердечно:
— Я вас понимаю, Виктор. То, о чем вы говорите, — это, по сути, главный вопрос философии. Соотношение материи и мышления, материи и ощущений. Но дело вот в чем… — Мирон Яковлевич сделал продолжительную паузу: — Дело в том, Виктор, что никакого «учения» Энгельса о делении материи на «живую» и «мертвую» никогда не было. И не могло быть…
— Мирон Яковлевич! — крикнул ошеломленный Виктор. — Вы же сами только что прочли…
— Нет, Виктор! Энгельс не делит материю на «живую» и «мертвую». Не следует ему приписывать того, чего он никогда не говорил. Энгельс говорит об органических существах, а не об органической материи! Органической материи нет — есть только органические вещества. Кстати, этот вопрос хорошо освещает академик Колмогоров. Он горячо протестует против деления материи на «живую» и «мертвую». И правильно протестует! Вдумайтесь в эту фразу Энгельса:
