Волшебные миры Хаяо Миядзаки - [20]
Котабэ и Окуяма, которые работали с Миядзаки в тот период, тоже хорошо помнят этот случай. Они поясняют, как неприлично было новичку выпячивать себя таким образом. «Это известная история… как он поменял концовку, – вспоминает Окуяма. – Он был фазовщиком, понимаете? Так вот, над ним был продюсер, и режиссер, и другие фазовщики… И всё же, смело высказав свое мнение об изменении одного-единственного эпизода, он полностью изменил смысл всего фильма». «Я был потрясен, когда увидел, как он изменил ту сцену, – рассказывает Котабэ. – Разница была невероятная. Из чего-то неорганического появляется реальная девушка, и на мгновение ветер развевает ее волосы. Такого никогда раньше не делали. Мы подумали: «Ну ничего себе!» – когда оказалось, что это придумал Хаяо Миядзаки»[73].
Этот эпизод стал предвестием центральной темы миров Миядзаки: режиссер помещает человека в большую культурную матрицу, куда входят роботы и многие «другие». Такое простое изменение, как ветер, развевающий волосы принцессы, может сделать сцену поистине запоминающейся. На протяжении всей своей карьеры художник использует ветер, развевающий героям волосы, как изобразительное средство для выражения психологии персонажа и, опять же, для того, чтобы поместить человека в большой культурный и естественный контекст.
История показывает, какой огромный путь прошел Миядзаки от своего «робкого» периода детства и юности. Кажется, от семнадцатилетнего мальчика, который всю ночь проревел за столом котацу, не осталось и следа. Вполне вероятно, что прежняя неуверенность и тревоги по-прежнему иногда терзали его, но коллегам молодой аниматор демонстрировал лишь уверенность с ноткой высокомерия.
Такое отношение не всегда хорошо сказывалось на общении с коллегами. Оцука рассказывает, что Миядзаки «шел напролом, как тяжелый танк», и отмечает, что «яростная настойчивость» новичка ошеломила некоторых аниматоров старой школы и даже его сверстников. Старшие коллеги «оказали открытое сопротивление» молодому выскочке[74]. Довольно необычно для нового сотрудника любой организации выпячивать себя, а уж в иерархическом японском обществе 1965 года это было и вовсе удивительно.
Что же изменилось в Миядзаки, что придало ему такую уверенность в себе? Возможно, это связано с тем, что он просто повзрослел и вышел в мир. К тому времени, как он попал в «Тоэй», он уже ушел из родительского дома. Снял комнату на четыре с половиной татами в Нэриме, где находилась студия. Четыре с половиной татами – это около семи с половиной квадратных метров – крошечная комнатка по западным стандартам, которая стала его личным пространством и помогла молодому человеку развиваться самостоятельно.
Также вероятно, что Миядзаки начал открывать в себе нечто важное – что он исключительно талантливый художник. Пусть он шокировал и раздражал своих коллег, но они уже тогда признавали его гений. Долгие напряженные часы работы в студии «Тоэй» выявили многие таланты Миядзаки, и не только в искусстве, но и в режиссуре.
Это не значит, что он всегда любил свою работу, а точнее, условия работы в «Тоэй», отмеченные напряженной атмосферой конфликта между аниматорами и руководством. Миядзаки оказался в самой гуще событий. И снова он оспорил свой статус новичка: стал секретарем профсоюза компании и сыграл важную роль в координации его деятельности, поскольку напряженность между руководством и работниками неуклонно росла все 1960-е годы.
На такое отношение к профсоюзам сильно повлияла всё более накаляющаяся политическая обстановка в то неспокойное десятилетие. Политический климат в Японии, как и в большинстве стран мира, был словно заряжен гневом, вызванным социальными и культурными изменениями десятилетия и сопротивлением молодежи власти правительства. Некоторые из этих волнений были захватывающими и даже забавными. Одна из коллег Миядзаки с любовью вспоминает юношеский дух сотрудничества и мини-юбки той эпохи[75].
Но произошло и много серьезных событий. К концу десятилетия недовольство студентов и рабочих правительством и корпорациями вылилось в беспорядки, что привело к массовым забастовкам, массовым закрытиям университетов и формированию террористических групп вроде «Красной армии Японии». В самом начале шестидесятых недовольство сосредоточилось на так называемом «Анпо», договоре о взаимном сотрудничестве и гарантиях безопасности между США и Японией, по которому японское правительство продолжало предоставлять военные базы американской армии. В 1960 году сотни тысяч японских студентов и рабочих выступили против возобновления договора, устроив столкновение с полицией и правительственными войсками.
Миядзаки, по его собственным словам, во время наиболее интенсивной антиправительственной агитации чаще всего оставался сторонним наблюдателем. К тому времени, как он пришел работать в «Тоэй», первоначальное движение против «Анпо» уже закончилось, и он принял участие лишь в нескольких небольших демонстрациях. Именно в стенах «Тоэй», а не на улицах, Миядзаки начал по-новому ощущать себя как профессиональный аниматор и как политически сознательный молодой гражданин. Когда Миядзаки сказал: «Настоящей школой для меня стала «Тоэй Анимейшн», – по крайней мере, отчасти он имел в виду свое участие в работе профсоюза
