Волшебные дни - [13]

— А разве ты не помнишь? — сказала супруга удивленно. — Десять‑то лет назад, когда мы в отпуск приезжали, у Екатерины Ивановны гостила старушка. Она говорила, что ее бабушка печатала в «Кубанских областных ведомостях» статью о Екатеринодаре. И эту фамилию называла. Ну! Не помнишь?

— Что меня тогда интересовало? Я тоже думал, что никогда не умру и все успею.

Вскоре Н. раздобыл и прочитал обширное исследование «От века до века». Сочинение принадлежало двоюродному дяде жены. Н. захотелось пойти к нему, но примет ли? Родственник долгое время занимал в городе солидную должность и по этой ли, по другой причине как‑то намертво отделился от всего фамильного клана. Говорили, будто даже родного младшего брата, заезжавшего из станицы, он не пускал к себе на ночевку, звонил, чтобы тому отвели номер в гостинице. Н., может, и не пошел бы к нему, но в сочинении «От века до века» проскользнула фамилия О. С — вой, и надо было спросить кое о чем.

Сочинение было престранное! Начинал родственник непременными цитатами, а потом уж подцеплял составы своих периодов — вроде: «История неопровержимо свидетельствует, что народы играли большую роль в истории». Всемирно — исторический охват потребовал немало страниц на обследование матриархата, эпохи бронзы и железа. Побросав ранние орудия труда, нечаянный ученый долго скакал с бранными дружинами феодалов по степям и взгорьям, окапывался на месте хазарского поселения Таматархи (Тамани), строил храмы и монастыри, выращивал пшеницу и ловил рыбу. Около 1154 года он мимолетно познакомился с арабским географом (ал — Идриси) и попросил у него напрокат парочку цитат, после этого ловко поддерживал «постоянные политические связи с киевскими князьями» и, обычно никогда по занятости своей и по брезгливости не заглядывая в книги, умудрился ткнуться на минутку в летопись Нестора, потом измерил с князем Глебом Керченский пролив «по леду», ну и, лихо перемахнув через сведения в не найденных помощничками источниках и монографиях, спокойненько приплыл с верными гребцами (после Кючук — Кайнарджийского договора) к «народностям Прикубанья», чтобы вплотную вместе с князем Потемкиным приступить к заселению вольных степей запорожцами. В древности народы жили без кандидатов наук, все писали сами, писали как‑то устарело, и потому не у кого было позаимствовать письменную речь — повествование он вел на долдонском полурусском языке, зато с приближением к более грамотному XIX столетию и вполне грамотному XX «великий и могучий» зазвенел у него сочетаниями, недоступными, конечно, глуховатому к родному слову И. С. Тургеневу: «колоссальные материальные ценности…», «оборот оборачиваемых средств…», «в ходе социальных скачек истории…», «повышать отдачу культурного гектара» и т. п. Обращение к истокам помогало ему «лучше видеть и понимать величие настоящего». Истоки всегда приводят к устью, и в переводе на отточенный язык деловитости устье (это родственник знал еще в тот день, когда положением своим нанимал себе помощничков) будет величаться диссертацией. Среди этой кошмарной грамоты попалось все же нечто заурядное, но интересное и знакомое. Родственник, почему-то не стеснявшийся в иных местах снимать кавычки с чужих заключений, решил не таить, что две страницы о городе Екатеринодаре он забрал у О. С — вой.

Работал он теперь на должности пониже. В кабинете на длинной плите стола прижимались друг к дружке стопы брошюр, собранные с аккуратностью и, может, с любовью, тех важных, гремучих брошюр всяких кандидатов и докторов, которых никто не покупает в книжных магазинах, на белом листике — простынке покоилась тара со скрепками, по краю выстроились вазочка с остро заточенными карандашами, постаментик для черной казенной ручки с золотым пером, которую родственник после записи бросал в дырочку, как копье, шикарный ведомственный блокнот на гербовой бумаге с медной бляшечкой на конце алой ленты, затем раскладной календарь и прочая, прочая изящная мелочь, месяцами нетревожимая, но обрамлявшая деловой комфорт одного из «незаменимых» работников, раз двадцать во время беседы снимавшего телефонную трубку и то хмурившего брови («Мы считаем, что отоваривание полезно…»), то барственно шутившего («Ну, мы с тобой не через стол сидим…»), то наказывавшего кому‑то губернаторским голосом («А ты потребуй!..»). На виду был и приветственный адрес к 60–летию хозяина стола. В золоченые буквы перелились неизвестные нижестоящие, постоянно зависевшие от взглядов, служебных ужимок и подписей юбиляра. Слова в приветствии млели от восторга: «…вы стали составной частью культуры Кубани… воспитатель масс… маститый ученый, созидатель и сеятель разумного, вечного… желаем кавказского долголетия…»

М — да — а…

— Что вам известно об О. С — вой?

— О какой, позвольте, О. С — вой?

— Не знаю таковой, — не столько с удивлением, сколько с гордостью за свое незнание сказал родственник. — Имя это даже не приходило мне в голову. О Екатеринодаре? 1871 год? За сто лет много народу прошло через руки истории. Всех не упомнишь… Мы уже составляем план до 2000 года. А где вы ее нашли?

— О той, что написала воспоминания о Екатеринодаре 1871 года.