Волшебник с изъяном - [5]

Голова болела – ей хорошо досталось дубинкой, и сколько Илар пролежал в кустах без сознания – он не знал. И надо же было так попасться, в первый же день путешествия!

Это были трое молодых мужчин, симпатичных, приятных в общении. Они ехали в столицу на повозке, и с удовольствием взяли Илара в свою компанию. Долго расспрашивали его о том, куда он отправился, потом сообщили, что остановятся на обед возле реки, которую только что пересекли по мосту. Отъехали по берегу вверх по течению – благо что этот берег реки был голым, без растительности – деревья спилены и срублены, остановили повозку… и больше Илар ничего не помнил. 

Очнулся он уже под вечер, в лесу. Рядом валялся выпотрошенный вещмешок, носки, трусы, кресало… и больше ничего. Подонки забрали даже мыло – Илар искренне пожелал, чтобы от этого мыла у них облезла кожа! Рубашка и штаны остались на месте, на башмаки тоже не позарились – они были не новыми, так что подводя итоги дня Илар пришел к выводу, что не так уж и плохо отделался – могли разбить башку насовсем, могли перерезать горло его же ножом, пока он валялся в беспамятстве, могли… много чего могли, и фантазия уводила все дальше и дальше по дороге кошмаров и страхов.

Ощупав голову, сморщившись от боли, Илар стал думать – что ему делать дальше. После недолгого размышления, решил – в любом случае думать нужно утром, а пока – устроиться у костра и попробовать пережить холодную ночь. Утром будет ясно – с позором вернуться домой — с поджатым хвостом, как нашкодившему щенку, или же каким‑то образом попробовать все‑таки добраться до столицы. Каким? Вопрос сложный. Тут еще нужно учесть, что отец точно отправит за ним погоню – хотя Илар как мог попытался скрыть, куда отправился. Записка, которую он оставил матери, гласила:

«Мама, папа, я отправляюсь на север, на золотые прииски. Хочу намыть золота и открыть свое дело, доказать, что я могу жить и без вас, что‑то значу в этом мире! Не ищите меня, это бесполезно — я все равно домой не вернусь! Я вам напишу письмо как только устроюсь на месте.

Ваш любящий сын Илар»

Проделав этакое хитроумное жульство, Илар мог рассчитывать на то, что ему дадут спокойно сдохнуть на дороге в незнакомом месте, на неизвестной речке. К путникам теперь он опасался подходить, как известно – тот, кто обжегся горячим молоком, в будущем начинает усиленно дуть даже на холодную воду. По крайней мере так говорили в городке лесорубов и плотников.

Голова Илара соображала сейчас плохо, но все‑таки он успел заметить при свете угасающего дня, что с просеки вглубь леса ведет старая дорога, почти незаметная и заросшая. А раз есть дорога, то куда‑то она должна привести? Избушка лесников, или же косарей, а может землянка золотоискателей – тут было золото, но не в таких количествах чтобы его начали усиленно добывать. Здешние россыпи бедны и не стоили труда, затраченного на добычу этих крупинок. 

Впрочем – поговаривали что некоторые удачливые искатели не уходили из этих мест без хорошей добычи. Хотя и возможно, что все рассказки о самородках были лишь плодом мечтаний лесорубов, мечтающих о лучшей доле – нашел самородок, и сиди себе в трактире, попивай пиво, а не маши здоровенным топором с рассвета до заката.

Забросив похудевший мешок за плечи, Илар потрусил по теряющейся в сумерках дороге прямиком в лес. Теперь, после встречи с «добрыми людьми» темный, машущий еловыми лапами лес казался Илару гораздо более ласковым и добрым чем люди, уже показавшие свою злую натуру. Лес ее еще не показал.

Через минут пятнадцать бега трусцой, после того, как Илар едва не выколол себе глаз сухим сучком и не сломал обе руки, дважды упав через поваленное дерево, искатель приключений выскочил на большую поляну посреди леса, на которой стоял дом, или скорее избушка – бревенчатая, вросшая в землю, с крохотным окошком, из которого лился зыбкий, дрожащий свет. Было похоже, что за окном на подоконнике горит свеча, и сквозняк, поддувающий из приоткрытой дощатой двери, колеблет пламя – тусклое, неверное, почти ничего не освещающее вокруг себя.

Илар осторожно подошел к окну, заглянул в него – мутное стекло, засиженное мухами и покрытое грязными потеками почти не пропускало свет, и рассмотреть что‑либо в избушке было совершенно невозможно. Лишь пламя свечи, которое завораживало, приковывало внимание, билось в каком‑то непонятном ритме, хотелось смотреть на него и смотреть, а еще – очень хотелось войти, прикрыть за собой дверь, сесть у очага и вытянуть ноги к пламени, облизывающему трещащие, пускающие слезу–смолу поленья. Мечта, конечно – над избушкой не было дыма из очага и если бы не свет свечи, ее точно можно было бы счесть брошенной еще много лет назад.

Сколько Илар простоял возле окна – он не знал. К реальности вернула несчастная голова, заболевшая так сильно, что перед глазами завертелись красные круги, а еще – его сильно затошнило. 

Илар сдержал позыв, и подождав с минуту, решил – лучше пусть убьют, но он не будет замерзать тут под окном как бродячий пес – голодный, холодный и побитый. Надо идти внутрь.

* * *

— Мам, чем это так воняет? – Илар наморщил нос, не открывая глаз, и вдруг заподозрил, что никакой мамы тут нет, дома нет, а еще почувствовал, что лежит на чем‑то твердом, все у него затекло и еще… ужасно хочется по–маленькому. Так хочется, что еще чуть–чуть, и будет поздно.