Волшебница Шалотт и другие стихотворения - [31]

Мизинца не уколете!» — сказал он.

«Я умереть согласна!» — возразила

Ему Годива. Граф захохотал,

Петром и Павлом громко побожился,

Потом по бриллиантовой сережке

Годиве щелкнул: «Россказни!» — «Но чем же

Мне доказать?» — ответила Годива.

И жесткое, как длань Исава, сердце

Не дрогнуло. «Ступайте, — молвил граф, —

По городу нагая — и налоги

Я отменю», — насмешливо кивнул ей

И зашагал среди собак из зала.

Такой ответ сразил Годиву. Мысли,

Как вихри, закружились в ней и долго

Вели борьбу, пока не победило

Их Состраданье. В Ковентри герольда

Тогда она отправила, чтоб город

Узнал при трубных звуках о позоре,

Назначенном Годиве: только этой

Ценою облегчить могла Годива

Его удел. Годиву любят, — пусть же

До полдня ни единая нога

Не ступит за порог и ни единый

Не взглянет глаз на улицу: пусть все

Затворят двери, спустят в окнах ставни

И в час ее проезда будут дома.

Потом она поспешно поднялась

Наверх, в свои покои, расстегнула

Орлов на пряжке пояса — подарок

Сурового супруга — и на миг

Замедлилась, бледна, как летний месяц,

Полузакрытый облачком… Но тотчас

Тряхнула головой и, уронивши

Почти до пят волну волос тяжелых,

Одежду быстро сбросила, прокралась

Вниз по дубовым лестницам — и вышла,

Скользя, как луч, среди колонн, к воротам,

Где уж стоял ее любимый конь,

Весь в пурпуре, с червонными гербами.

На нем она пустилась в путь — как Ева,

Как гений целомудрия. И замер,

Едва дыша от страха, даже воздух

В тех улицах, где ехала она.

Разинув пасть, лукаво вслед за нею

Косился желоб. Тявканье дворняжки

Ее кидало в краску. Звук подков

Пугал, как грохот грома. Каждый ставень

Был полон дыр. Причудливой толпою

Шпили домов глазели. Но Годива,

Крепясь, все дальше ехала, пока

В готические арки укреплений

Не засияли цветом белоснежным

Кусты густой цветущей бузины.

Тогда назад поехала Годива —

Как гений целомудрия. Был некто,

Чья низость в этот день дала начало

Пословице: он сделал в ставне щелку

И уж хотел, весь трепеща, прильнуть к ней,

Как у него глаза оделись мраком

И вытекли, — да торжествует вечно

Добро над злом. Годива же достигла

В неведении замка — и лишь только

Вошла в свои покои, как ударил

И загудел со всех несметных башен

Стозвучный полдень. В мантии, в короне

Она супруга встретила, сняла

С народа тяжесть податей — и стала

С тех пор бессмертной в памяти народа.

И. Бунин

THE EAGLE

He clasps the crag with crooked hands;

Close to the sun in lonely lands,

Ring’d with the azure world, he stands.

The wrinkled sea beneath him crawls;

He watches from his mountain walls.

And like a thunderbolt he falls.

ОРЕЛ

Вцепившись в голый горный склон

Когтистыми руками, он

Стоит, лазурью окружен.

Он видит, вдаль вперив свой взор,

В морщинах волн морской простор,

И громом падает он с гор.

С. Маршак

LINES

Here often when a child I lay reclined:

I took delight in this fair strand and free;

Here stood the infant Ilion of the mind,

And here the Grecian ships all seem’d to be.

And here again I come, and only find

The drain-cut level of the marshy lea,

Gray sand-banks, and pale sunsets, dreary wind,

Dim shores, dense rains, and heavy-clouded sea.

СТРОКИ

Я в детстве приходил на этот склон,

Где колокольчики в траве цвели.

Здесь высился мой древний Илион

И греческие плыли корабли.

Теперь тут сеть канав со всех сторон

И лоскуты болотистой земли,

Лишь дюны серые — да ветра стон,

Дождь над водой — и груды туч вдали!

Г. Кружков

POETS AND THEIR BIBLIOGRAPHIES

Old poets foster’d under friendlier skies,

Old Virgil who would write ten lines, they say,

At dawn, and lavish all the golden day

To make them wealthier in his readers’ eyes;

And you, old popular Horace, you the wise

Adviser of the nine-years-ponder’d lay,

And you, that wear a wreath of sweeter bay,

Catullus, whose dead songster never dies;

If, glancing downward on the kindly sphere

That once had roll’d you round and round the Sun,

You see your Art still shrined in human shelves,

You should be jubilant that you flourish’d here

Before the Love of Letters, overdone,

Had swampt the sacred poets with themselves.

СОНЕТ (Певцы иных, несуетных веков)

Певцы иных, несуетных веков:

Старик Вергилий, что с утра в тенечке,

Придумав три или четыре строчки,

Их до заката править был готов;

И ты, Гораций Флакк, что для стихов

Девятилетней требовал отсрочки,

И ты, Катулл, что в крохотном комочке

Оплакал участь всех земных певцов, —

О, если глядя вспять на дольний прах,

Вы томики своих произведений

Еще узрите в бережных руках,

Ликуйте, о возвышенные тени! —

Пока искусства натиск и размах

Вас не завалит грудой дребедени.

Г. Кружков

TIRESIAS

I wish I were as in the years of old,

While yet the blessed daylight made itself

Ruddy thro’ both the roofs of sight, and woke

These eyes, now dull, but then so keen to seek

The meanings ambush’d under all they saw,

The flight of birds, the flame of sacrifice,

What omens may foreshadow fate to man

And woman, and the secret of the Gods.

My son, the Gods, despite of human prayer,

Are slower to forgive than human kings.

The great God, Ares, burns in anger still

Against the guiltless heirs of him from Tyre,

Our Cadmus, out of whom thou art, who found

Beside the springs of Dirce, smote, and still’d

Thro’ all its folds the multitudinous beast,