Волшебница Шалотт и другие стихотворения - [15]

Оставив слезы на моей щеке.

Зачем меня пугаешь ты слезами? —

Не для того ль, чтоб я, дрожа, припомнил

Слова, произнесенные однажды:

«Своих даров не отменяют боги».

Увы! увы! Не так я трепетал

В былые дни, другими я очами

Тогда смотрел — и я ли это был? —

На разгорающийся ореол

Вкруг тела твоего, на вспышки солнца

В твоих кудрях — и сам преображался

С тобой — и чувствовал, как в кровь мою

Вливается тот отблеск розоватый,

Которым ты так властно облекалась,

И ощущал губами, лбом, глазами

Касанье губ твоих — благоуханней

Апрельских первых лепестков! — и слышал

Твой шепот жаркий, сладостный и странный,

Как Аполлона радостная песнь

В тот день, когда воздвиглись башни Трои.

О, отпусти меня! нельзя навеки

С твоим восходом сочетать закат.

Я мерзну в этих теплых волнах света,

В твоих ласкающих лучах, я мерзну,

Ногами зябкими ступив на твой

Мерцающий порог в тот ранний час,

Когда восходит к небу пар белесый

С полей, где смертные живут свой век

Или, отжив, спокойно отдыхают.

Освободи, верни меня земле;

Всевидящая, с высоты своей

Призри на тихую мою могилу, —

Когда, истлев, навеки позабуду

Твоих пустых чертогов высоту,

Твою серебряную колесницу…

Г. Кружков

«BREAK, BREAK, BREAK»

Break, break, break

On thy cold stones, О Sea!

And I would that my tongue could utter

The thoughts that arise in me.

О well for the fisherman’s boy,

That he shouts with his sister at play!

О well for the sailor lad,

That he sings in his boat on the bay!

And the stately ships go on

To their haven under the hill,

But О for the touch of a vanish’d hand,

And the sound of a voice that is still!

Break, break, break

At the foot of thy crags, О Sea!

But the tender grace of a day that is dead

Will never come back to me.

У МОРЯ

Бей, бей, бей

В берега, многошумный прибой!

Я хочу говорить о печали своей,

Непокойное море, с тобой.

Счастлив мальчик, который бежит по песку

К этим скалам, навстречу волне.

Хорошо и тому рыбаку,

Что поет свою песню в челне.

Возвращаются в гавань опять

Корабли, обошедшие свет.

Но как тяжко о мертвой руке тосковать,

Слышать голос, которого нет.

Бей, бей, бей

В неподвижные камни, вода!

Благодатная радость потерянных дней

Не вернется ко мне никогда.

С. Маршак

THE LOTOS-EATERS

‘Courage!’ he said, and pointed toward the land,

‘This mounting wave will roll us shoreward soon.’

In the afternoon they came unto a land

In which it seemed always afternoon.

All round the coast the languid air did swoon,

Breathing like one that hath a weary dream.

Full-faced above the valley stood the moon;

And like a downward smoke, the slender stream

Along the cliff to fall and pause and fall did seem.

A land of streams! some, like a downward smoke,

Slow-dropping veils of thinnest lawn,

And some thro’ wavering lights and shadows broke,

Rolling a slumbrous sheet of foam below.

They saw the gleaming river seaward flow

From the inner land: far off, three mountain-tops,

Three silent pinnacles of aged snow,

Stood sunset-flush’d: and, dew’d with showery drops,

Up-clomb the shadowy pine above the woven copse.

The charmed sunset linger’d low adown

In the red West: thro’ mountain clefts the dale

Was seen far inland, and the yellow down

Border’d with palm, and many a winding vale

And meadow, set with slender galingale;

A land where all things always seem’d the same!

And round about the keel with faces pale,

Dark faces pale against that rosy flame,

The mild-eyed melancholy Lotos-eaters came.

Branches they bore of that enchanted stem,

Laden with flower and fruit, whereof they gave

To each, but whoso did receive of them,

And taste, to him the gushing of the wave

Far far away did seem to mourn and rave

On alien shores; and if his fellow spake,

His voice was thin, as voices from the grave;

And deep-asleep he seem’d, yet all awake,

And music in his ears his beating heart did make.

They sat them down upon the yellow sand,

Between the sun and moon upon the shore;

And sweet it was to dream of Fatherland,

Of child, and wife, and slave; but evermore

Most weary seem’d the sea, weary the oar,

Weary the wandering fields of barren foam.

Then some one said, ‘We will return no more;’

And all at once they sang, ‘Our island home

Is far beyond the wave; we will no longer roam.’

ЛОТОФАГИ

«Смелей! — он крикнул, указав вперед,

Откуда шум прибоя доносился. —

Нас к берегу течением несет!»

Так экипаж спасенный очутился

На берегу, где вечный вечер длился

И полный месяц в вышине сиял;

Ласкаясь томно, ветерок струился;

А водопад дымился и сверкал —

И аркой хрусталя над морем застывал.

Страна ручьев! Одни сочились вниз

Каскадом капель, кружевным узором;

Другие через каменный карниз

Переливались шумно и с напором;

Широкая река предстала взорам;

А часть небес была заслонена

Высоким снежным пиком, за которым

Горел закат; и на скале сосна

Росой летучих брызг была окроплена.

Чарующий закат не остывал

На алом западе; между горами

Просвет открыто видеть позволял

За долом дол, как в светлой панораме,

И пальмы, и низины с камышами, —

Казалось, все застыло в той стране!

И бледны, с отрешенными очами,

Явились Лотофаги в тишине,

Задумчиво-грустны, как тени в смутном сне.

В руках они несли пучки цветов,

Плоды и стебли — той волшебной силы,

Что если кто их брал из моряков