Волшебная трубка капитана - [9]

Но Марк и не поежился даже.

Данька устал от напряжения и расслабился. В самом деле, отчего Марк не поддается? Может, он толстокожий и нечувствительный?

Рулевой, помощник капитана, Марк почему-то пользовался особым его расположением. Капитан иногда подолгу не вылезал из берлоги – так он называл каюту, и тогда никто не видел, когда он вставал и когда засыпал. Он уходил в свои блокноты и книги, словно в изолятор с толстыми стенами, в который не проникали никакие звуки. И в эти долгие его «отлучки» всеми делами на катере заправлял Марк. Чем же он заслужил такую честь? Откуда появился здесь? Почему так доверял ему капитан?

Личность Марка заинтриговала Даньку необыкновенно. И это было похоже на жажду, которую нужно немедленно утолить…

Глава 3 «ТРУДНЫЕ» ДЕТИ

Данька был историком экспедиции, но больше всего увлекался топонимикой – изучением географических названий. Палуба, рундуки, ящики – все было забито Ваниными минералами, коллекциями Рубика, а топонимика не требовала много места – заполняй себе карточки с указанием топонима, его вида и происхождения и храни их в обычных конвертах.

Особенно нравилось Даньке гадать, как произошли названия. Сидит над карточкой и вдруг рассмеется: деревню назвали Дракино. Наверно, жили там одни забияки – не пахали, не сеяли, не жали, а только и делали, что с утра до вечера дрались на кулачках и ходили с разбитыми носами – потеха!

Много разных смешных названий занес Данька в свои карточки: Собачий Перелаз, Тараканий Брод, Куриная Лапа, Свистуны. Запишет – и сразу представит, как тараканы гуськом перебираются через ручей, а собаки толкутся возле шатучих мостков и злобно огрызаются. А почему Свистуны? Может, в деревне был такой обычай – устраивать конкурсы на лучший художественный свист?

Данька не ленился на остановках расспрашивать рыбаков, бакенщиков, паромщиков, жителей прибрежных сел, почему место называется так, а не иначе, откуда пошло название и кто его придумал. Он переписывал ответы в карточки, пытался найти объяснения непонятным названиям, а иногда спускался к капитану и обсуждал с ним редкие топонимы. Капитан поощрял Данькино увлечение и говорил, что если Данька составит толковый топонимический словарь маршрута, то он, капитан, выдвинет его кандидатом в члены географического общества.

Но это к слову. А сегодня топонимика Даньке в голову не шла – все его мысли были заняты Марком, на которого он посматривал сквозь стеклянную дверь рубки. За что же все-таки ему такой почет и уважение? За какие такие заслуги?

Марк носил капитанскую фуражку с золотым крабом, широкий флотский ремень сверкал от значков и наклепок, он то и дело стряхивал пылинки с яркой, в павлиньих разводах, рубашки, из-под которой виднелась тельняшка, и чистил пилочкой длинные ногти. Нет, в самом деле: чего это он вознесся над всеми?

Личность Марка казалась загадочной, и во что бы то ни стало надо было в ней разобраться. Поговорить с капитаном, что ли? Капитан наверняка знает о нем такое, чего не знает никто.

Боясь потревожить капитана и оторвать его от работы, Данька постоял немного, набираясь храбрости, потом осторожно спустился в каюту, но… капитан спал. Спал днем, во время стоянки, что иногда с ним случалось. На полу валялись раскрытая книга и фуражка, наполненная тыквенными семечками. Ими, как и леденцами, он пытался отучить себя от курения. Капитан топорщил усы и отдувался, словно плыл под водой, – ему, наверно, что-то снилось, но вдруг он шумно вздохнул, поднял книгу с пола и как ни в чем не бывало стал читать ее, изредка протягивая руку к фуражке и беря из нее тыквенные семечки. Он даже не заметил Даньку, который тихо, на носках, поднялся на палубу и увидел Ивана.

Может, Иван расскажет что-нибудь о Марке? Одетый в обляпанный краской комбинезон, Иван висел в малярной люльке почти над самой водой и работал толстой кистью, замазывая на борту ржавые пятна. Красил он без всякой идеи. Просто махал рукой как бог на душу положит, размазывая голубую краску вкривь и вкось. Данька посмотрел внимательно на его мазню и расстроился. Разве можно так мазюкать?

Он вздохнул – и вот уже мысленно влез в люльку, уселся рядом с Иваном и стал показывать, как надо класть краску. Иван одобрительно качал головой и удивлялся, до чего же красиво рисует Данька. Из-под кисти так и вылетали гнутые синие волны, а поперек их качались водоросли, среди которых мелькали, удирая от мраморной щуки, желтые пескари. Вот они прячутся за корягу и ждут, а щука с разгону ударяется в корягу, так что искры летят. «Ну, погоди!» – кричит щука, распахнув свою волчью пасть, а пескари так и покатываются со смеху, держась за бока.

– Ты что? – спросил вдруг Иван.

– Ничего, – ответил Данька.

– Ну и не стой над душой, а займись делом. Швабру возьми и палубу освежи…

Нет, с Иваном не поговоришь. Не такой он человек, чтобы отрываться от дела. Мало того, что сам день-деньской вкалывает, так еще и других заставляет! Его и уважали, собственно говоря, толькб за физическую силу, умение ходить на руках, таскать тяжести, а также за страшный аппетит. На конкурсе силачей и едоков он наверняка взял бы первое место. Данька отвернулся от Ивана и вспомнил про Диогена – вот с кем стоит поговорить! Диоген стоял у ахтерпика на четвереньках и колдовал: выгребал крошки и отправлял в рот. В ахтерпике был идеальный порядок.