Волшебная сказка Нью-Йорка - [2]

Кристиан складывает на коленях руки в белых перчатках. Автомобили текут по шоссе. Вой проносящейся мимо полицейской машины.

— Слыхали, малый один за десять центов мать родную угрохал. Люди, вроде меня, хочешь не хочешь, а вынуждены целый день дуть молоко, чисто младенцы. Говорю вам, это преступление. Из самого себя кишки выматывать. Жуть какая-то. В этом богом проклятом городе от иностранцев не продохнешь. Думаешь, чего их сюда навалило, в Европе им не сидится. Вы иностранец.

— Нет.

— А сошли бы за иностранца. По мне-то, мистер, все едино, иностранец вы или нет. Моя мама сюда из Минска приехала.

Облака сереют, уходя на восток. Внизу вдоль берега намерзает лед. Дымное красное слабое солнце.

Такси сворачивает с шоссе. Между опорами идущей поверху улицы. Вон там можно выпить пива. Табуретки у стойки, опилки. Грузчики с крюками. Как говорится, помалкивай, целее будешь. В толпе безопасно. Протолкаться, орудуя локтями, туда, где вокруг одни рукава и ладони, чтобы их пожимать и трясти.

— О'кей, мистер, приехали. С вас пять зеленых.

Красновато-серый камень, его называют песчаником. Железная ограда. За которой много лет назад жил богатей. Высокие ступеньки. Первые пять долларов.

— Вы позвоните хозяйке, мистер, а я затащу ваши чемоданы, так не разбогатеешь, но уж больно вид у вас одинокий. Миссис Гроц о вас позаботится. Она с приветом, да кто теперь без него.

Миссис Гроц, косоглазая, завернувшись в черное пальто с воротником из черно-бурой лисицы, стоит в дверях.

— Что вам здесь нужно, мистер.

— Он в порядке, ма, только что из Европы, учился в университете. У него просто нет друзей.

— Друзья должны быть у всякого.

— Откуда ты знаешь, может, он в них не нуждается.

— Оттуда, чокнутый ты таксист, что дружба — это все.

— Вот и жена считает меня чокнутым, а детишки думают, будто я господь бог.

— Отправляйся домой, чокнутый таксист. Идите за мной, мистер, у меня есть хорошая комната.

Волоку чемоданы вслед за крупной кормой, всползающей вверх по лестнице. В луковое зловоние. И запах пыли.

— Для меня, мистер, на лестницу влезть это труд. Все приходится делать самой. После мужа. Упал и помер, как был, в одних подштанниках. Прямо у меня на глазах. Такое потрясение. Пошел свет выключать да ничком и рухнул. Я с тех пор нервная, вся трясусь. Вот как мужья-то иногда мрут. А то думают, будто они такие воспитанные, что тихо помирают в больнице.

Комната с высоко поднятыми красными шторами. Двойная кровать вроде той, что я видел однажды в Вирджинии, когда вышел гулять на улицу и забрался в стоявший под жарким солнцем фургон. Всегда хотелось уметь запасаться на зиму теплом.

— Четыре доллара пятьдесят за ночь или двадцать в неделю. Видите, у меня тут радио, полки, газовая плита, горячая вода. Радио громко не включайте.

— Я вам дня через два скажу, надолго ли я задержусь.

— Будем считать, до пятницы, а там уж решайте. Забавный у вас говор, английский. В университете так выучились говорить.

— Выучился немного.

— Или может вы с таким выговором и родились.

— Не знаю.

— Давайте четыре доллара пятьдесят центов.

Вот ты

И купил себе

Бруклинский

Мост

2

Новый мир. Открываю, положив на постель, чемоданы. Включаю обогреватель. Мимо еще одной мрачно окрашенной двери выхожу в прихожую. Темным-темно. Только машины проплывают по улице, словно лодки с цветными фонариками.

В ванной комнате, нахожу выключатель. На полу скомканное зеленое полотенце. Поднимаю сиденье. Убедительная просьба ко всем джентльменам. В детстве ты никогда сиденья не поднимал, и мама говорила тебе: поднимай сиденье. Подбери полотенце. Возвращаюсь. А на этой двери табличка под целлофаном. Все, что мне остается теперь, это ждать, ждать и ждать. Должно пройти. Ей никогда не приходилось укладываться и в чемодане у нее полная каша. Я называл ее неряхой, почему ты не складываешь одежду. Придется идти туда. В похоронное бюро. Умойся хотя бы. И побыть-то с ней рядом некому. А я и сам переполнен смертью. Надеюсь, мне удастся спустя столько лет найти туда дорогу. Во сколько это мне обойдется. Вот так под конец оказаться в земле среди множества посторонних людей.

Кристиан спускается по ступенькам на улицу. Серый твид согревает спину. Белые перчатки на руках. Улица полна теней. И запаркованных темных машин. А впереди по ходу старые стылые пальцы деревьев. После такого обилия океана. Не знаю я, что мне сказать этому человеку. Он, наверное, будет в черном. Дать ему, что ли, на чай или сигару. Он может подумать, что я недостаточно переживаю или не способен сосредоточиться на мыслях о смерти.

Высокие серые окна музея. Вот и спуск в подземку. Все вокруг жуют резинку. Турникет совсем как на скачках. Как аккуратно входит монетка. Дзынь и там. Мог бы спуститься прямо под поезд. Позволить ему с громом промчаться по мне. До чего тут надо дотронуться, чтобы током убило. А как они догадаются, что меня следует отвезти туда и положить рядом с Элен. Напиши на чем-нибудь и сунь в бумажник. В случае моей смерти доставьте меня в Погребальный дом Вайна и похороните вместе с Элен. До того искромсало, что оставшиеся куски можно запихать в тот же гроб. Просто я не смог свыкнуться с мыслью, что ты будешь мерзнуть, а последние твои слова были о том, чтобы тебя похоронили в земле. И ты всегда накладывала вокруг глаз зеленые тени. Приближалась ко мне, шелестя шелковым платьем и по звуку казалось, будто внутри у тебя пустота. Прислушивалась глазами. А в первый день на море я не позволил тебе потратить два доллара на шезлонг. Теперь-то я бы позволил. Теперь я бы все тебе позволил. Элен, ты могла бы взять два шезлонга или три, я бы ничего не сказал. Дело же не в деньгах. Я не хотел, чтобы ты простудилась, потому что вид у тебя был такой нездоровый, ты бы там закоченела, никто же не знал, до чего ты больна. Вот я и выдернул полотенце. Выдрал его у тебя прямо из рук, когда ты сказала, что не прочь потратить два доллара. Не в деньгах дело, я бы порвал эти два доллара прямо здесь, на платформе. Нет, господи, все же в деньгах. И я тебя потерял.