Волшебная ночь - [59]

— Миссис Джонс, миссис Джонс! — Верити дергала ее за юбку. — Я ведь говорила, что вы обязательно победите! Я знала это! Я ведь говорила вам, помните? Вы пели лучше всех остальных леди. Я теперь всем расскажу, что вы моя учительница.

Шерон склонилась и обняла девочку.

— Спасибо тебе, — сказала она. — Я так счастлива.

— Миссис Джонс, примите мои поздравления. Это была отличная и заслуженная победа.

Она радостно улыбнулась графу Крэйлу, а он взял ее руки в свои, крепко сжал их и поцеловал — сначала одну, потом другую.

— Спасибо и вам. — Она шагнула к нему, невольно подставляя лицо для поцелуя. Последние двадцать минут она только и делала, что принимала поздравления и поцелуи от мужчин и женщин.

И он поцеловал ее. Быстро и прямо в губы.

Это было как в прорубь головой. Или, вернее, как в печку. Она поняла, что натворила, на что подтолкнула его, только когда было уже поздно что-нибудь поправить. И он понял это, но и у него не было времени для раздумий, чтобы как-то сгладить эту ситуацию. Она судорожно сжала его руки, чувствуя, что краснеет от ногтей до корней волос, и улыбка сбежала с ее лица.

Через мгновение он высвободил руки и отошел.

К ее радости, новая группа поздравляющих обступила ее, и все пошло своим чередом.

Конкурс мужских хоров всегда был вершиной и гордым апофеозом айстедвода. И как всегда, Кембран оказался на две головы выше всех соседей и лучше своего главного давнего соперника — за счет соло тенора в «Хираэт», как объявил судья. Счастливые кембранцы на руках вынесли солиста из города и опустили на землю только в сумерках у подножия горы по дороге домой. В этом году айстедвод дал Кембрану трех победителей: Шерон Джонс, малыша Ллойда Притчарда в детской декламации и мужской хор. Это был счастливый день, день триумфа.

Уже спустились сумерки, когда кембранцы поднимались в горы. Дети устали и вели себя гораздо спокойнее, чем утром; некоторых несли на руках отцы. Темнота не была кромешной, ясное небо было усеяно звездами. Знающие люди говорили, что луна взойдет прежде, чем они успеют добраться до вершины горы.

— Ну как, — спросил Оуэн, обнимая Шерон за талию, — не позволит ли королева айстедвода сопровождать ее?

Шерон рассмеялась.

— Ваш хор тоже стал первым, Оуэн, — ответила она. — Когда вы пели, я чувствовала, как у меня мурашки по спине пробегают.

— Я рад, что ты победила, — продолжал Оуэн. — Ты должна была стать первой и в прошлом году.

— Не скрою, Оуэн, мне приятна эта победа, — сказала она. — Все так радовались за меня, так горячо поздравляли.

Оуэн немного помолчал.

— Крэйл должен радоваться, что я не загнал ему зубы в глотку, — произнес он наконец. — Шерон, почему ты позволила ему это?

Она-то думала, что Оуэн каким-то чудом не заметил того, что произошло между ней и графом.

— Ты про то, что он поздравил меня с победой? — спросила она. — Но, Оуэн, все поздравляли меня, обнимали и целовали.

— Ты хочешь сказать, что кто-то еще, кроме графа, поцеловал обе твои ручки, а потом приложился и к твоим губам? — возразил Оуэн. — Подумай, что скажут люди, Шерон. Мне не хочется, чтобы пошли разговоры. Ты моя женщина, и мне придется наказывать тех, кто будет распускать язык на твой счет. Но ты не очень-то помогаешь мне.

— Оуэн, я прошу тебя, не порти мне этот день, — попросила Шерон. Но она чувствовала, что все уже безнадежно испорчено. — Уверяю тебя, никто ничего не скажет. Да и не о чем говорить. Просто граф был рад за меня. Все радовались моей победе. По-моему, после того как меня объявили победительницей, в Кембране не осталось ни одного мужчины, который не расцеловал бы меня. И что ты имеешь в виду, когда говоришь, что я плохо помогаю тебе?

— Ты ведешь себя так, что я выгляжу болваном, который не может справиться даже со своей женщиной, — буркнул Оуэн.

— Не надо так, — сказала Шерон с досадой. — Мне не нравится, когда ты такой грубый, Оуэн. Мне не нравится, когда ты называешь меня «своей», будто я твое имущество, которым можно распоряжаться.

— Да, теперь я вижу, — ответил Оуэн, — что Гуин был чересчур мягок с тобой, Шерон. Может, из-за того, что ты дочка Фаулера и училась в Англии и все на тебя смотрят как на особенную. Но запомни, я не позволю тебе вертеть мной, и лучше будет, если ты сразу все уяснишь для себя.

— Это что же я должна уяснить для себя? — Шерон чувствовала, как дрожит ее голос.

— Что ты моя, — ответил он. — Что не будешь позорить меня, не будешь давать людям повода судачить о тебе. Что когда станешь моей женой, то будешь ходить по струнке. Если, конечно, не хочешь неприятностей, — добавил он и замолчал.

— Нет уж, Оуэн, договаривай до конца, — сказала Шерон. — Я хочу знать все до конца. Какие такие неприятности ты обещаешь мне? Что будет, если я откажусь ходить по струнке?

— Я не хочу ссориться, Шерон, — ответил Оуэн. — Не будем сейчас об этом. Давай лучше радоваться празднику, зачем брать друг друга за горло? Ведь мы же с тобой никогда не ссорились раньше, правда? Мне не хочется портить этот день.

— Нет, я хочу знать, — настаивала Шерон, — что ты сделаешь, если тебе покажется, что я не хожу по струнке?

Он досадливо крякнул.