Волшебная мелодия Орфея - [2]

Бодлер понял, что отвлекся, и помотал головой, сейчас не до воспоминаний. Тем более в комнате Магнуса начались какие-то перестановки. Во-первых, субъект наблюдения куда-то смылся, следом послышался какой-то невнятный шум и разговор. Микрофон магнусовского компьютера заглючил, и вместо ясных голосов появился треск, сменившийся шипением, а потом и вовсе полной тишиной. Бодлер лихорадочно искал причину поломки, тем временем перед камерой появился Магнус, который явно что-то объяснял кому-то невидимому. Хакер выругался, только этого ему не хватало! Потом, махнув рукой, смирился. В конце концов, не в первый и не в последний раз. Посмотрев пару минут на немое кино по ту сторону экрана, заскучал. Хотя атмосфера в магнусовском ложбище, похоже, накалилась. Хозяин был явно возмущен, покраснел, размахивал руками и широко разевал рот. Алекс даже развеселился, аристократичный Вельтэн ему напомнил огромную рыбу. Как раньше он этого не заметил: серые глаза красавчика на самом деле были выпуклыми и совершенно рыбьими. Впрочем, наблюдать за всей этой пантомимой Бодлеру надоело. Он уже протянул руку, чтобы отключиться. В этот момент Магнус в странном жесте поднял руки и начал медленно оседать. Все остальное происходило как в замедленной съемке. Голова Вельтэна откинулась, а на груди стало медленно расплываться темное пятно. Бодлер оледенел от ужаса! А дальше ничего. Только через несколько секунд до Бодлера дошло, что он потерял связь. Он схватил мобильник и дрожащими руками набрал 18.

— Я только что стал свидетелем убийства! — прерывающимся голосом сообщил он кому-то на другом конце телефонной трубки.

— Где?

Бодлер напрягся, пытаясь вспомнить магнусовский адрес.

— Говорите! — потребовал голос в мобильнике.

— Я не знаю.

— Ваше имя?

При этом слове Алекс резко пришел в себя и отключился. На самом деле, что он мог сказать? Что взломал чужой компьютер, что наблюдал со стороны за чужой жизнью? С тем же успехом он мог признаться, что позаимствовал пару миллионов у Национального банка Франции. Он бессильно опустился на заваленный книгами и журналами диван и принялся судорожно размышлять.

Париж, октябрь 1147 года, время правления Людовика VII Молодого и Алиеноры Аквитанской

В году 1147 после Рождества Христова во Французском королевстве настали времена брожения и смуты. Так же тревожно и неспокойно было на душе всесильного министра и наставника молодого короля, аббата королевского монастыря Сен-Дени Сюжера. Это был пожилой мужчина среднего телосложения, спокойный, уверенный в себе, с приятными манерами и располагающей к себе улыбкой. Он мерил шагами широкую залу дома, купленного на подложное имя в квартале скобяных дел мастеров. В этом доме он привык принимать гостей особых, о встречах с которыми знали только несколько самых приближенных к аббату людей и личная охрана. Строение было приземистым, взгляд не привлекало, но было очень удачно расположено, и его можно было покинуть аж через целых три выхода плюс четвертый, выходивший на берег Сены. Вот и сейчас он ждал одного человека, на помощь которого рассчитывал в такой непростой момент. Только серьезные проблемы могли заставить Сюжера покинуть стены аббатства в этот вечер. Через два дня должна была состояться торжественная месса в честь дня архангела Михаила. На ней присутствовали представители знати, всех цехов, гильдий Парижа, окрестные сеньоры, приезжие рыцари и торговцы со всех сторон христианского мира. Сюжер всегда с особым вниманием относился к таким праздникам. Его аббатство должно было, как всегда, поразить и затмить своей красотой все виденное ими ранее, от этого зависел и статут аббатства, и, что самое главное, статус короля Франции. Всю свою жизнь Сюжер поставил на службу двум устремлениям, каждое из которых не только не противоречило, но скорее дополняло другое. Первое: установление сильной и единой королевской власти, когда король не просто первый среди равных, а единственный законный наместник Бога на земле. Второе: возвеличивание аббатства Сен-Дени, символа единства нации, в котором хранились мощи главного и следующего после Бога защитника французского королевства.

Только сейчас королевству грозили разброд и шатание. Ситуация стала хуже некуда с тех пор, как Бернар Клервосский заставил Людовика Молодого отправиться в Крестовый поход, а Алиенора Аквитанская последовала за мужем. У влиятельного аббата Клерво были свои резоны: освобождение Гроба Господня от власти неверных, воссоздание Небесного Иерусалима. Только аббату Сюжеру было не до небесных забот. Он отвечал за жизнь здешнюю и никогда не претендовал на обладание конечной истиной. И еще он был уверен, что от благоустройства жизни земной, а вовсе не от обретения Вечного города, зависело спасение души человеческой. Голод, болезни, бедствия, несправедливость, войны, грабежи превращали людей в животных, лишая раз и навсегда надежды на спасение. Кому, как не Сюжеру, появившемуся на свет в крестьянской хижине, это было известно.

И вот сейчас упрямство Бернара Клервосского поставило королевство на край пропасти. Устав кружить по зале, аббат присел на широкий деревянный стул с подлокотниками, взял в руки один из разложенных на столе пергаментов, заточил перо и задумался. Зал был ярко освещен массивными подсвечниками и масляными светильниками. Любого поразил бы контраст между внешней суровостью здания и роскошью помещения, в которое он попал. Пол залы был выложен мраморными плитами, застланными турецкими коврами, стены украшали искусно расшитые, редкой красоты гобелены, между гобеленами помещалось несколько разукрашенных геральдических символов, на столах блестели золотом и драгоценными камнями кубки и блюда. Яркость красок, запахи пчелиного воска, масла бузины, потрескивающий в огромном камине огонь — все свидетельствовало о богатстве и могуществе хозяина. Сюжер любил красоту этого дольнего, может быть, и неправедного, но единственного известного ему мира. Для него именно красота, а не уродство, аскеза, вериги и страдания были обещанием рая небесного. Где еще, как не в обители Бога, люди могли воочию лицезреть обещание неба?