Волшебная лютня - [18]

Боже, как холодны эти ладони!

Дай их сюда – отогрею на лоне,

Ну поцелуй же, смелее!

Умер! Прошли две зимы и два лета!

Как холодна ты, могила!

Милый, возьми меня с этого света,

Все мне постыло.

Люди все злобою дышат,

Горько заплачу – обидят,

Заговорю я – не слышат,

То, что я вижу, не видят.

Днем не придешь ты… Не сон ли?..

Как странно!

Я тебя чувствую, трогаю даже.

Ты исчезаешь. Куда ты? Куда же?

Рано, совсем еще рано!

Боже! Запел на окраине кочет,

В окнах багряные зори.

Стой же! Уходит. Остаться не хочет.

Горе мне, горе!»

Так призывает девушка друга,

Тянется следом и плачет.

Голос печали слышит округа,

Люди толпятся, судачат.

«Богу молитесь! – твердят старожилы. —

Просит душа о помине.

Ясь неразлучен с Карусей поныне,

Верен был ей до могилы».

Я в это верю, не сомневаюсь,

Плачу, молиться пытаюсь.

«Девушка, что ты? – крикнет сквозь ропот

Старец и молвит солидно: —

Люди, поверьте, поверьте в мой опыт,

Мне ничего здесь не видно.

Духи – фантазия глупой девицы,

Что вы за темные души!

Спятила – вот и плетет небылицы,

Вы же развесили уши!»

«Девушка чует, – отвечу я сразу, —

Люди без веры – что звери.

Больше, чем разуму, больше, чем глазу,

Верю я чувству и вере.

Будет мертва твоя правда, покуда

Мертвый твой мир настоящим не станет.

Жизни не видишь – не видишь и чуда.

Было бы сердце, оно не обманет!»

Свитезянка Баллада

Кто этот юноша скромный, прекрасный,

Рядом с ним дева кто эта,

Идут по берегу Свитези ясной

В проблесках лунного света?

Дева ему предлагает малины,

Он ей цветов предлагает;

Знать, то виновник девичьей кручины;

Видно, по ней он вздыхает.

Каждую ночь я в условную пору

Тут их под дубом встречаю.

Здешний стрелок он и рыщет по бору;

Кто эта дева – не знаю.

Скрылась – куда? И откуда? Поныне

Это никто не узнает.

Всходит она, как цветок на трясине,

Искрой ночной пропадает.

«Друг мой, скажи мне, зачем ты скрываешь?

Тайна к чему нам пустая?

Что за тропинку глухую ты знаешь?

Где твоя кровля родная?

Лето минуло, дождлива погода,

Лист пожелтел на вершинах, —

Буду ль всегда твоего я прихода

Ждать на прибрежных долинах?

Полно блуждать, словно облачко дыма,

Серной мелькать молодою,

Лучше останься ты с тем, кем любима!

Милая, следуй за мною!

Домик мой здесь недалеко; раздольно

В нем меж кустами ольшины;

Там молока и плодов с нас довольно,

Всякой довольно дичины».

«Стой! Стой! Отвечу пред гордым мужчиной,

Вспомня отцовский обычай:

В голосе вашем привет соловьиный,

В сердце же помысл лисичий.

Страшно! Любви я не верю, робею;

Хитрый обман злонамерен.

Может быть, я и была бы твоею,

Только ты будешь ли верен?»

Юноша пал на колени, хватает

Землю, клянется ей светом,

Ясной луною и адом… Кто знает,

Будет он верен обетам?

«Этим обетам будь верен, мой милый!

Кто нарушает подобный,

Здесь ему горе, и там, за могилой,

Горе душе его злобной».

Дева венок свой надела в смущенье,

Смолкла, махнула рукою

И, поклонившись стрелку, в отдаленье

Скрылась знакомой тропою.

Он ей вослед, но напрасны старанья!

Сколько стрелок ни метался,

Дева исчезла, как ветра дыханье;

Он одинокий остался.

Где он? Свернул незнакомой тропою…

Гнется трясина живая,

Тихо кругом, лишь трещит под ногою

Изредка ветка сухая.

Вот и к воде подошел он в смущенье,

Взоры блуждают без цели…

По лесу ветер завыл в отдаленье…

Волны, кипя, зашумели…

Льются и плещут, кипя и сверкая…

О, это призрак напрасный:

Чудная дева всплыла, разверзая

Влагу на Свитези ясной!

В каплях чело ее мягче сияет

Роз белоснежных завоя,

Легче тумана покров обвивает

Тело ее неземное.

«Юноша, юноша нежный, прекрасный, —

Дева взывает с упреком, —

Что ты тут бродишь у Свитези ясной

В полночь в раздумье глубоком?

Юного сердца порывы так жарки,

Ты околдован мечтою…

Может быть, речи вертлявой дикарки

Были насмешкой пустою?

Слушай и верь мне: с тоскою расставшись,

Брось этот призрак печальный:

Здесь оживешь ты; здесь будем, обнявшись,

Плавать по влаге кристальной;

Будешь, как резвая ласточка, шибко

Волн по верхам прикасаться,

Либо, доволен и весел, как рыбка,

День весь со мною плескаться.

Ночью ж, на дне серебристой купели

Под зеркалами живыми,

Нежась на мягкой лилейной постели,

Тешиться снами златыми!»

То, не касаясь до влаги стопами,

Радугой блещет лучистой,

То, погружаясь, играет с волнами,

Пеною брызжет сребристой.

Юноша к ней; но, опомнясь, с разбегу

Хочет прыгнуть и не хочет:

В ноги к нему подкатившись по брегу,

Нежно волна их щекочет.

Льнет и щекочет так сладко-игриво,

Так в нем душа замирает,

Будто бы руку ему торопливо

Милая тайно сжимает.

Вмиг позабыты душой омраченной

Клятвы пред девой лесною:

К гибели мчится стрелок ослепленный,

Новой взманен красотою…

Мчится и смотрит, и смотрит и мчится

Следом коварного тока,

Синяя бездна дрожит и кружится,

Берег остался далеко.

Рук белоснежных он ищет руками.

Очи в очах утопают.

Хочет к устам прикоснуться устами,

Волны бегут и сверкают.

Вдруг ветерок пропорхнул, разгоняя

Тучки сребристой завесу;

Юноша смотрит, черты узнавая…

Ах, это дева из лесу!

«Где же обет твой священный, мой милый?

Кто нарушает подобный,

Здесь ему горе и там, за могилой,

Горе душе его злобной.

Где тебе мчаться равниною водной,

С бездной играть голубою?

Бренное тело землею холодной,

Очи закроются тьмою.

А у знакомого дуба скитаться

Будет душа твоя злая;

Тысячу лет суждено ей терзаться,