Волшебная гайка - [27]

— Я пойду. Ладно?

Ясное дело. Я бы на ее месте тоже ушел. Но не станешь же ей объяснять, что он со всеми так — и с мамой, и со мной, и с Кирюшкой.

Он иногда за всю неделю всего два слова скажет, да и то если у него пропадет что-нибудь.

На днях мы с ним крупно поговорили. У нас прямо целый диспут получился. А после того диспута в доме странная чехарда началась.

Мама мыла окна. Она прибежала с работы, приготовила обед и принялась за уборку. Она стояла на табуретке между рамами, и по локтям у нее стекала мыльная пена.

За телевизионную антенну соседнего дома зацепилось солнце. Халат на маме горел золотом. Она была удивительно красивая в нем.

Когда она поднималась на цыпочки, мне даже казалось, что она похожа на балерину.

Кирюшка выбрался из-под дивана и отправился по своим делам в коридор. Он открыл дверь, и сквозняком рвануло с письменного стола бумаги. Отец захлопал по столу ладонями и поднял на маму злые глаза.

— Тут лежала «Квантовая механика», — медленно произнес он. — Куда она делась?

— Неужели здесь? — удивилась мама. — Если ты ее здесь положил, то здесь и возьми.

Но на этот раз взять, где он положил, не удалось. Книга как сквозь землю провалилась. Мы с мамой обшарили всю квартиру. Я заглянул даже в холодильник, под ванну и на всякий случай в собственный портфель.

Отец сам начал диспут. Он угрюмо посмотрел на меня и сказал:

— Что-то ты слишком старательно ищешь. Отвечай честно: ты?

У меня от обиды чуть слезы не брызнули. Для него же стараешься, а он… Я не выдержал и заорал:

— Я! Конечно, я! Я из нее рогатку сделал, из твоей механики! Я ее в макулатуру сдал!

У Яши Гунина отец дерется. За ту лысину, что мы выстригли на макушке Чалыка, он Яше даже барабанной палкой по одному месту всыпал. Наш отец до нас не дотрагивается. Не то чтобы там подзатыльник отвесить. Он нас вообще не трогает. Он ни разу в жизни Кирюшку даже к себе на колени не посадил.

Отец дал мне отораться и презрительно выдавил: — Совсем пораспустились тут.

Мама сказала:

— Может, ты ее Чалыку отдал?

Отец не ответил. Он трахнул дверью и ушел. Когда он в плохом настроении, то ходит гулять.

И дернуло же меня придумать про эту макулатуру!

У отца на другой же день исчезли ботинки. Совсем новые. Вместе с коробкой.

Мама искала ботинки и виновато улыбалась. Я принципиально читал «Трех мушкетеров». Не хватало еще, чтобы я снова искал, да еще слишком старательно. Конечно, «Трех мушкетеров» я тоже не читал, а только смотрел в книгу. Во мне все замерло. Я ждал, когда мама скажет:

— Вот ведь они, твои ботинки. Но мама молчала.

— Так, — медленно произнес отец. — Значит, на «Квантовую механику» много не разгуляешься. Однако не известно ли тебе, что для трудновоспитуемых существуют специальные интернаты?

Мама хотела вступиться за меня, но отец ее оборвал:

— Не он? Тогда, может, ты отдала их разнашивать Чалыку?

Он грохнул дверью и ушел. А мне почему-то представилось, как Чалык прогуливается по двору в узконосых ботинках и гордо виляет обрубком хвоста. Вообще в тяжелые минуты в мою голову лезет всякая муть.

Кирюшка сопел в своей кровати. По радио передавали веселую музыку. Поджав под себя ноги, мама сидела в уголке дивана. Ее тонкая рука с синими жилками лежала вверх ладошкой.

— Мам, — тихо сказал я, — ты не думай… Она закусила губу и отвернулась.

Я подошел к дивану. Мама схватила меня и спрятала мою голову у себя на груди. «Три мушкетера» шлепнулись на пол.

— Бориска, дружок, — зашептала она, — ему еще труднее, чем нам. Он сам мучается от своего характера. У него неприятности на работе. Он большая умница. Ты еще услышишь о нем.

Она ерошила мои волосы.

Я хотел спросить, куда же могли задеваться его ботинки, но не спросил. Мама так прижала меня, что мне стало душно. И еще у меня затекла шея и сильно першило в горле.

Ботинки мы не нашли. Вслед за ними исчезла еще одна книга — «Общая физиология».

— Что на очереди следующее? — угрюмо поинтересовался отец.

Теперь замолчал не только он, но даже мама. В доме наступила тишина, как в театре мимов.

Больше всего я не люблю, когда сверлят бормашиной зубы. И все же лучше сверлить зубы, чем сидеть с живыми людьми и молчать. Я попытался доказать себе, что отцу еще труднее, чем нам. Но легче мне от этого не стало. Я трахнул дверью и отправился к Яше.

Яша поймал паука и через увеличительное стекло рассматривал, из какого места выходит у него ниточка паутины. Паук притворился дохлым и ниточку не выпускал.

— Как миленький выпустит, — пообещал Яша. — С пауком тоже нужно человеческое обращение. А ботинки очень просто отыскать. Надо взять Чалыка и использовать его как ищейку.

— Иди ты, — сказал я. — Тебе все шуточки, а у меня серьезно.

У стены стоял барабан с прорванным боком. На барабане висели старые Яшкины штаны.

— И вообще мы с тобой скоро расстанемся, — вздохнул я. — Как мне известно, для трудновоспитуемых есть специальные интернаты.

Честно говоря, мне уже самому хотелось в интернат. Пропади она пропадом, такая жизнь. Я представлял, как устроюсь без родителей, а дома будут по-прежнему исчезать вещи. И тогда отец поймет, что это не я. Он придет за мной и станет звать обратно.