Володя, Вася и другие. Истории старых китайских интеллигентов, рассказанные ими самими - [37]

Третья категория преподавателей — это люди, которые до освобождения работали в Советском Союзе в качестве сотрудников посольства.

Было очень интересно. В то время мы только учились и учились. Работали и работали. Строили и строили. Всё это мы делали с большим энтузиазмом и подъёмом. Очень прилежно и упорно. В первое время нам трудно было произносить букву «р». Только после долгой работы, наверное, в течение двух или трёх месяцев, я смог произнести этот звук. Но было немало и таких студентов, которые в течение всего срока обучения так и не научились произносить «р». Потом, как вам известно, русские существительные имеют склонение, а глаголы должны спрягаться. Склонения, спряжения, произношение — всё это трудно было для нас. Всё это стояло перед нами как гора, на которую нужно взойти. Но почти все эти трудности мы в конце концов преодолели. Хотя, как я только что сказал, были такие студенты, которые вплоть до окончания обучения не могли произнести «р». Один «белый русский», старик, очень хороший, добрый, говорил им: «Ничего, дети, не волнуйтесь, не беспокойтесь! Владимир Ильич Ленин тоже не мог правильно произносить этот звук!».

Я должен вам сказать, что я лучше всех учился. Это, быть может, ваш ректор знает. Вы можете попросить его засвидетельствовать это. Потому что я упорный. Я прилежно учился. Я учился тогда русскому языку почти всё время. И использовал почти все шансы. Я часто приходил к русским преподавателям в гости. Старался везде говорить по-русски. Тогда требовалось, чтобы все мы говорили не только на уроках, но и после них на русском языке. Это называлось тогда «движением за развитие устной речи». Но, конечно, это было очень трудно. И некоторые не привыкли к этому и отказывались. А я нет. Я старался. Чтобы запомнить как можно больше русских слов, я разрезал бумагу на очень маленькие карточки, где писал сначала русские слова, а потом китайский перевод. И когда мы гуляли или собирались спать, я учил их. Всё время. Тогда по средам и субботам, а иногда и по воскресеньям вечером показывали кинофильмы, дублированные с русского языка на китайский. Русские говорили там по-китайски. (Смеётся.) Русские, особенно их дети, любили смотреть эти фильмы. Но они не понимали по-китайски, поэтому я стал их хорошим помощником. Я садился в середине зала. Меня окружали русские и их дети, и я переводил с китайского на русский.

Или тогда некоторые русские работали не только у нас, но и в соседних институтах. И по субботам или воскресеньям устраивали вечера танцев. Они приходили сюда танцевать. И, вы знаете, тогда требовалось, чтобы все мы научились танцевать. Говорили, если мы потом будем работать переводчиками, а русские попросят нас танцевать, и мы будем отказываться: «Нет, извините, я не могу», — то это невежливо, нехорошо. Поэтому каждый должен научиться танцевать. И почти все научились. Я танцевал тоже неплохо, поэтому они меня часто приглашали вместе танцевать. Я был хорошим партнёром.

Потом у меня был собственный приём обучения. Как я говорил, я могу — или, лучше сказать, мог — использовать все случаи и шансы учиться: пел русские песни, читал русские стихи. Мои товарищи ещё овладевали произношением, учили склонения или спряжения, а я уже говорил по-русски. И у меня память была неплохая. Меня даже хвалили, что у меня золотая память. Действительно, я могу читать наизусть отрывки из произведений Пушкина, Лермонтова, Тургенева. Вы знаете, у меня русское имя Олег. Почему меня так назвали? На первом уроке пожилой преподаватель, русский, написал на доске целый ряд русских имён и попросил каждого из нас выбрать своё любимое. Я сразу же выбрал «Олег», потому что Олег Кошевой — это настоящий герой, герой Великой Отечественной войны, игравший главную роль в «Молодой гвардии». Широкоплечий. Олег по- кантонски «умный», «сильный». Я похож на это имя не только по физическим качествам, но и по уму. Поэтому оно мне очень нравится. И до сих пор каждый преподаватель, каждый профессор, который когда-то учился здесь, обращается ко мне только по этому имени.

Мы учились по учебнику, составленному Харбинским институтом. На курсе тогда было шестьдесят студентов. Эти студенты были распределены на две группы, «А» и «Б». Каждая группа пользовалась своим учебником. Я тогда учился в группе «А». Мы пользовались учебником Харбинского института, а вторая группа — учебником Пекинского института иностранных языков. Но по сравнению с пекинским, я бы сказал, харбинский учебник был куда лучше, потому что он уделял большое внимание практике, особенно практике слушания и устной речи. А в другом учебнике больше внимания отводилось грамматике. Мы изучали устную речь, лексику, фонетику, читали литературные произведения. Остальные учебники были привезены из Советского Союза. Существовали такие учебники «Родная речь». Когда мы учились на втором курсе, мы пользовались учебником «Родная речь» для советских школьников третьего класса. Мы любили именно «Родную речь», поэтому до сих пор хорошо помним эти тексты, эти стихотворения. Там был рассказ «Честное слово». «Однажды летом я сидел в городском саду и читал книгу. Книга была интересная. Я зачитался. Вдруг мне послышался чей-то плач. Я встал, подошёл к одному темному месту и увидел мальчика, который плакал. Я спросил его: „Что ты, мальчик, плачешь?“ — „Я дал честное слово, что должен здесь стоять на часах“». Дети играли и сказали ему: «Ты здесь стой на часах». А потом, когда наступил вечер и все дети ушли, он остался один. Он думал, что он дежурный. И должен здесь стоять, до тех пор пока его не сменят. Был там рассказ Тургенева о природе: красивый, красивый. Стихотворение Пушкина: «Сижу за решёткой в темнице сырой…». До сих пор их помню. «Родная речь», знаете, да? Это очень красивый учебник. С цветными картинками, и печать очень хорошая.