Вольный ветер, или История одного менестреля - [32]

Раздираем веру

И сжигаем смысл —

Мы теряем меру

Собственной корысти…

Уходя в забвенье,

Мы лишь понимаем —

За свои пороки

Призраками станем…

Призраками

опустевших душ…

Отблесками

разодранных надежд…

Верь мне —

я ещё вернусь

Пеньем

соловьиной трели… [8]

Эта песня родилась прямо здесь и сейчас. Просто матросы попросили спеть что-нибудь красивое. Не знаю — получилось или нет, да и всё равно. Главное, чтобы песня шла из души. А в этом случае так оно и есть. Себя не обманешь, сколько хочешь — убегай, сколько хочешь — сжигай, сколько хочешь — убивай, только вот, как можно убить то, что является частичкой тебя? Как поверить в смерть чего-либо, если это что-то вечно в тебе? Не будешь же ты убивать себя….

На палубе была тишина, пронзительная, выворачивающая душу на изнанку, хотелось закричать, чтобы прервать её, только голоса не было…. Хотелось прогнать её мелодией, только руки не слушались…. Хотелось убежать от неё по водной глади, по дорожке месяца, только ноги отказали….

— Эээээх, гуляй народ! — раздался радостный вопль одного из матросов. Тут же он ударил по струнам людской гитары, разметав тишину, испугав её. А та отступила, как раненая собака — заскулив и поджав хвост — вновь скрылась в рваные тени свечей. Матрос с серыми глазами вновь пустился в пляс. И откуда у него только силы берутся?..

А потом он протянул мне руку, и я… её приняла. Почему бы и нет! Кто не рискует, тот не пьёт Арельского вина, как говорит мой знакомый гном. И при том, они думают, что я не умею танцевать! Ну, держись! За свои годы скитаний я научилась многому! Я умею танцевать все танцы — от бешеных народных, до важных церемониальных танцев эльфов.

Пошло всё к демону….

Я и матрос соревновались в умении отплясывать чечётку, при чём не какую-нибудь, а морскую. Музыки не было. Точнее были только удары каблуков по отшлифованной песком палубе, удары бешеного ритма. Мы с ним стояли напротив друг друга, радостно кричали, подбадривая самих себя. Тут матрос сбился. Я остановилась вслед за ним. Грянули крики, аплодисменты, похлопывания по плечу, поздравления. Я подошла к бочке и машинально оглянулась. За спинами матросов блеснули знакомые глаза цвета рассветного неба и еле-заметная улыбка светлого эльфа. Я, взяв мешочек с лэрой, куртку, снятую в пылу гулянки, и попрощавшись с командой, пробилась из толпы, из центра которой уже неслись морские частушки.

Эльф стоял у борта, облокотившись о поручни и наблюдая за тем, как небо на нашем пути светлеет, окрашиваясь в мягкие тёплые тона, звёзды постепенно пропадают, мигнув в свой последний раз в эту ночь.

Ну, надо же! Уже утро! Правильно я говорила, если заиграю, то не остановлюсь….

— Здравствуй, Эривейл, — я тоже облокотилась о борт рядом с эльфом, только встала спиной к ещё не показавшемуся солнцу.

— Здравствуй, — отозвался он, так и не глядя на меня. А потом как-то резко и неожиданно мой взгляд наткнулся на его, — Тремс.

Его взгляд был тяжёлым, грустным, счастливым. В нём проскальзывала неимоверная усталость. Да и сам эльф выглядел, хоть и подтянуто и как всегда красиво, немного потрёпанным, изрядно пошлявшимся по не совсем приятным местам. Волосы у него остались прежней длинны, хотя должны были стать ещё ниже — тридцать лет как никак. Всё то же красивое лицо, пусть и осунувшееся, всё те же глаза…. Красивый, зараза ушастая!

Не увлекайся, маааать!

Сама знаю!

Он очень долго смотрел мне в глаза, а потом — скорее всего они от напряжения стали светиться, да и зрачки вытянулись — с какой-то рассеянностью осмотрел меня с ног до головы. И в его глазах было удивление пополам с болью и ещё одним каким-то неизвестным чувством, которое я уже видела в них когда-то….

— Что с твоими волосами? — одними губами прошептал он ошарашено.

— Старею, мальчик мой, старею! — отшутилась я, беззаботно улыбнувшись. Я и сама не знаю!

— А ты не изменилась за эти годы, — пришёл он в себя. На это я только опустила взгляд. Не нужно ему знать, кто я. — Хотя прошло тридцать лет…. Кто же ты? — он повернулся ко мне и заглянул в глаза.

— Я менестрель, гуляющий с ветром, поющий песни, — скосилась я на него, а потом повернулась в сторону востока. А там, словно кто-то пролил бокал красного вина. Воздушные облака, постепенно пропитавшись этим кровавым светом, тоже приобрели этот красивый оттенок. Тонкая полоска солнца показалась из воды, первый луч этого дня с лёгкостью и быстротой пробежал по водной глади. Заиграли мириады бликов, ослепляя, поражая своей красотой и нереальностью, заставляя прикрыть глаза, не привыкшие к таким испытаниям. А я не закрывала глаз, хотя было больно, хотя они начинали слезиться, хотя солёные капельки нежданных слёз уже катились по щекам, оставляя на коже мокрые следы, которые тоже мерцали, вливаясь в окружающие переливы красок и оттенков. Было невероятно больно и ошеломляюще красиво….

— Ты плачешь? — раздался у самого уха голос Эривейла. Я словно очнулась, вернулась в реальность. Повернулась к нему, вытирая невольные слёзы.

— Ничего, — улыбнулась я. — Просто слишком ярко.

Повисла неловкая тишина. Эльф хотел что-то сказать, но вот что? А мне тоже хотелось заговорить, но…. О чём? Вспоминать нашу с ним первую встречу? Или же другие две… ну ладно, три? Об этом вспоминать совершенно не хотелось, тем более что, вспоминая наши с ним последние три встречи, я невольно вспоминаю совершенно не его, а другого эльфа. Так что….