Вольный стрелок - [20]

— Да нет — не странно. — Хромов остановился, поворачиваясь обратно ко мне, делая шаг в мою сторону и еще один, снижая голос. — Да, молодой совсем человек, в июне должно было исполниться тридцать четыре, не курил, никакого спиртного, отличный спортсмен. Но очень тяжело перенес всю эту историю. Я вам сказал про заявление по состоянию здоровья — а Андрей по иронии судьбы через две недели после ухода из банка попал в аварию. Он мне потом рассказывал, что хотел развеяться, выйти как-то из депрессии — вот и решил прокатиться, как говорят, с ветерком. У него машина была спортивная, «порш-каррера», а жил за городом, шоссе пустое, есть где разогнаться. А в нервном состоянии, сами понимаете, за руль лучше не садиться. Ну и занесло. Машину разбил, лечился потом. И не могу исключать, что та авария не сказалась на его здоровье — равно как и то, что из-за истории с увольнением начало сдавать сердце. И если честно, я хотел бы обвинить в его смерти тех, кто выжил его с поста главы «Нефтабанка», — но, к сожалению, не могу. Я ведь серьезный политик, Юля, — а такое заявление, увы, сочтут безответственным. Фактов же, к сожалению, нет…

«Сожалел бы — нашел бы факты», — произнесла про себя, обращаясь к поспешно удаляющейся от меня спине в черном пальто. И тут же отвернулась, всматриваясь в тех, кто приближался ко мне, выходя из глубин кладбища, — и медленно двинулась туда, откуда шли они. Просто так двинулась — потому что, судя по моей обширной практике, на сегодня с откровенными беседами было покончено.

Однако я предпочитала убедиться в этом — и заодно имело смысл проведать Андрея Дмитриевича Улитина, с которым мне все-таки следовало познакомиться, пусть и заочно И сообщить ему, что если факты, об отсутствии которых сожалел его бывший шеф, все же существуют, то я их найду. Обязательно найду…

— Никак медведь в лесу сдох, раз такие люди на работе появляются!

В голосе Наташки был привычный сарказм — которого я предпочла не заметить. Хотя бы потому, что мы старые боевые подруги. Почти одиннадцать лет в одной редакции — срок солидный, особенно с учетом нашей текучки кадров. Тем более что я знала всегда — что бы там она ни говорила, на самом деле она очень хорошо ко мне относится.

Ну, может, не так трепетно, как до той истории с главным — до нее она меня боготворила буквально и всем в пример ставила, и восхищалась моим талантом, и предрекала мне великое будущее. И опекала всячески — толкала вверх по карьерной лестнице, помогла вступить в Союз журналистов, куда попасть было непросто, и перед главным меня вечно воспевала. И вообще более любимого журналиста у нее, тогда ответственного секретаря, не было.

А потом любовь ушла на время — но снова вернулась. Только не восторженная и трепетная — а трезвая уже и сдержанная, как у много лет живущих вместе супругов. Которых не чувства питают, но прожитые бок о бок годы и память о них.

Кстати, мы с Наташкой во многом похожи — не внешне, разумеется. По крайней мере начинала я, как она — в смысле, пришла в газету после школы.

Правда, Наташка пришла на семь лет раньше и курьером — а я внештатницей.

Правда, Наташка стала первым замом главного редактора, а я предпочла должность спецкорреспондента и выше не поднимусь, потому что не хочу. Правда, Наташка до сих пор мечтает женить на себе главного — хотя тот, женившись в третий, что ли, раз в прошлом году, кажется, разводиться не собирается — и, похоже, периодически затаскивает-таки его на правах первого зама и верной испытанной соратницы в свою девичью постель. А я этого никогда не хотела — ну разве чуть-чуть. И с самого начала воспринимала наше интимное, так сказать, общение как приключение.

— Да ладно тебе, Антош, — Сережа же сам говорит, что я вольный стрелок, ну вот и охочусь по дебрям да кущам. Ты лучше скажи — ты мне газету с моим пятничным материалом оставила?

Я миролюбиво подмигнула Наташке, заходя в небольшой, но уютный кабинет, вытянутый такой, с массивным столом, на котором мощный компьютер терялся среди бумажных завалов. И, повесив пальто в стенной шкаф — в своем крошечном кабинетике без окон, выделенном мне шефом для индивидуального пользования в знак уважения, я еще не была, сразу сюда, — прошла и села напротив, на один из выстроившихся у стены стульев. И продолжала улыбаться, зная, что теоретически повод для негодования у Наташки есть. В редакции я в последний раз была в среду — а сейчас был понедельник и уже два часа дня. То есть планерка, на которой я по идее должна присутствовать, давно кончилась. Равно как и понедельничная редколлегия, на которой я как ее член должна была быть обязательно — но проспала.

Наташка скорчила недовольную физиономию и неохотно начала рыться в лежащих на столе бумагах. Бардак у нее царил совсем не женский — но, впрочем, Наташка сама много раз заявляла во всеуслышание, что она существо среднего пола, потому что ни о чем, кроме работы, ей думать некогда. Это отчасти самокритично, насчет среднего пола, — она высокая, худая, плоская, коротко стриженная, и косметики минимум, и я, если честно, никогда не понимала, как шеф с ней ложился в постель. Но не совсем искренне, если вспомнить ее многолетнюю любовь к шефу и желание сочетаться с ним законным или хотя бы гражданским браком.