Вольные города - [5]

Для Беклемишева настала пора творить торговое посольство. Прихватив с собой Никиту Чурилова, боярин пошел к консулу во дворец и пробыл там чуть не целый день. Разговоров было много: дело оказалось очень сложным.

Прошлой осенью нежданно-негаданно, ночью, в дом купца Степана Васильева ворвались фряги, связали Степанку руки и но­ги, потом кинули в тюрьму. Туда же вскорости бросили Гридку Жука, избитого до полусмерти за сопротивление. К утру в крепо­сти оказались и другие купцы, которые понаехали в Кафу из Руси. От них узнал Степанко, что товары и все добро в домах купцов фряги забрали, трех или четырех хозяев, пытавшихся оборонить себя, убили на месте. Гридка Жук так в тюрьме и помер.

Целый год томились московские гости, не зная за собой ника­кой вины. Тяжко терпеть неволю виновному, но вдвое тяжелее быть в полном неведении. Никто из купцов до самого последнего дня даже и не догадывался, за что посажен.

По этому-то неправому делу и встретился русский посол с кон­сулом Кафы.

Позднее толмач Шомелька, приглашенный вызволенными из тюрьмы купцами, рассказывал в подробностях о том, как происходило посольство.

Шомелька расписывал прием послов, похвалы, коими осыпали посольство фряги, запомнил наизусть. Кто кому поклонился, кто кого возвеличил — передавал до тонкости. Но купцы люди дело­вые. Им суть подавай.

—     Не томи мелкотой! — кричат.— О торговле что говорено было?

—     Што боярин сказывал?

Шомелька подумал малость и о другом речь повел:

—     ...И тут боярин свет Никита Василии говорит: «Синьор кон­сул! У нас на Руси ведомо, что народ ваш торговлю вести большой мастер. Позволь мне в этом усомниться».

—     Правильно! С фрягами только так и говорить,— поддакива­ют купцы,— им на горло наступить надо!

- Консул, конечно, грудь колесом, — «как, мол, так — усом­ниться?»— «А пошто пути торговые из Руси, из земли Московской ггноряете? С кем вам осталось торговать, как не с нами?» — «Синьор посол ошибается,—это, значит, консул говорит,— ворота нашего города всегда открыты для русских гостей».

А боярин на своем стоит. «Идучи сюда, видел я, на воротах кре­пости начертаны слова: «Будьте здоровы и пребывайте с богом, гости Кафы». Столь мудрый девиз мил сердцу каждого купца, од­наче вам грешно, написав его, делать все по-иному. В минулом піду невинно многих гостей наших у вас побили и пограбили, а

-             Гридка Жук в застенке от побоев помер».

—     Помер Гридка, царство ему небесное,— вздохнув, произнес  іспанко и перекрестился.— Ну, дальше говори.

-       А какая на них вина, никто не знает?» — спросил боярин.— «Как никто не знает? — консул взял со стола письмишко и гово­рит:— Давно через толмача Иванчу мы государю вашему про ви­ну купцов сообщили».

«Какова их вина?» — боярин опять же говорит сурово, нетороп­ливо.— «А вот какова...

Бще во время консульства Гофредо Леркари в Кафу прибежа­ли десять генуэзских купцов и один грек. Ходили они с караваном и Венгрию, возвращались оттуда с богатыми товарами. Однако на нашей земле вышеупомянутые купцы на переправе через Днепро подверглись нападению и были пограблены. Они вернулись в Кафу нищими и подали консулу слезную жалобу. Если синьор посол изволит прочесть — вот их письмо».

—     Я то письмо читал и боярину перевел, в нем и верно бы­ла жалоба фряжских купцов на пограбление, а разбойники назва­ны «козакос иллиус домини де Моско», что означает — подданные цари московского казаки.

 - Купцы врут! — крикнул Степанко.— Всем ведомо, что фрягов в ту пору пограбили татары.

- И мы то знаем. Однако консул ди Кабела сказал: «Наши купцы под присягой назвали виновными в их беде людей московских, а татар не назвали. Почему так, синьор посол?»

—     А Никита Василич, не долго думая, говорит: «Верить надо ра зуму. Допустим, што купцы пограблены в нашей земле какими- 1(» лиходеями. Но кафинские гости при чем?! Они, горемычные, и досель не знают о том пограблении. Умно ли ваше решение?»

«Мы за то, чтобы негоцианты наши нужды в торговле :не тер­пели,— отвечает консул.— Подданные вашего государя их погра­били, нанесли им большой ущерб. И я думаю, что мы сделали верно, возместив этот ущерб за счет русских подданных, живущих в вашем городе. Товаров у ваших людей взято ровно столько, сколь­ко у наших отнято разбойниками».

Тут в разговор вступил Никита Чурилов. Он спокойно испросил у боярина позволения говорить и начал: «Ваша забота о судьбе по­грабленных негоциантов, синьор консул, похвальна. Но стоят ли они, неблагодарные, этой заботы? Я совсем нечаянно узнал, что они недавно отправили в Геную письмо, в котором снизошли до клеветы на вашу особу. Пишут они, будто деньги за товары им до сих пор не отданы».

При этих словах, ей-богу не вру, ди Кабела побледнел как по­лотно. Не знаю, где раскопал сурожанин это письмо, но, прова­литься мне на этом месте, он сразил этой вестью консула наповал. У ди Кабелы, по всему видно, рыльце в пушку...

—     Прика-а-арманил и наши денежки, стервец! — не стерпев, крикнул один из купцов.

—     Теперь аминь!

—     Что с возу упало — пропало!