Волны словно кенгуру - [4]
Запахло циновками, загрохотали портовые краны, и показались пакгаузы с иероглифами на стенах.
Мы пришвартовались.
По трапу к нам уже бежали раскосые смуглые грузчики в оранжевых касках, в тряпичных тапочках — большой палец отдельно — и приговаривали по-русски: «Давай-давай!» Началась выгрузка.
ПОРЯДОК!
Теперь я был в Японии. Но вот где «Новиков-Прибой», на котором я пойду в Америку, в каком порту?
Несколько раз я брал бинокль и рассматривал стоящие у причалов суда… В наступившей жаре и духоте все очертания расплывались.
Может быть, этот, за пакгаузами, — белый, с могучими мачтами? Или вон там, высокий, сероватый, дальше по заливу, в Иокогаме?
Я сошёл на причал.
С улицы пахнуло рыбой. От рыбной лавочки торопливо шли грузчики. Одни несли в ладонях горстки ракушек, другие размахивали вязками вяленой рыбы.
Из маленьких серых домиков, как на всех тихих улицах, вежливо улыбались и кланялись седые японки в дешёвых кимоно. Вот простучали деревянными гета японки побогаче — в цветных одеждах. Вот молодой папаша-очкарик понёс за спиной дочку.
Вдруг кто-то тронул меня за рукав. Я оглянулся. Две аккуратные девочки протягивали мне запечатанный ящик с прорезью в крышке: «Пожертвуйте для больных».
Чуть дальше переглядывались два япончика в школьной форме с альбомами под мышкой: интересно! Человек из-за границы приплыл.
Я бросил в ящик несколько монеток, девчонки тряхнули чёрными волосами и убежали.
Тогда один из мальчишек смущённо хихикнул и попросил:
— Сувенир…
Я опустил руку в карман — там завалялось несколько наших копеек, протянул мальчишкам. Они взяли монеты, засмеялись и припустили через улицу. Потом оглянулись, крича:
— Аригато! Спасибо!
Я ещё прошёлся и поднялся на судно.
— Ты где бродишь? — встретил меня Шубенко.
— «Новиков» ищу!
— Порядок! — сказал он. — «Новиков» твой в Иокогаме. И мы там будем. А завтра — в Токио. Тут у нас есть один знакомый деловой японец. Из фирмы, которая с нами торгует. Завтра едет в Токио, подбросит и нас. Посмотрим на город, на Токио-тауэр. И купим наконец дочке куклу. Три года обещаю и всё никак не привезу! Поедем?
ПОЮЩАЯ ЛАПША
Я нагладил парадные брюки, рубашку и пошёл побродить по судну. Не сидится! Завтра — в Токио!
В кают-компании команда смотрела японский телефильм.
Вдруг фильм прервался. По экрану покатились бутылки с соком. Рядом с ними возник пухлый малыш. Он стал пить сок и превращаться в могучего белозубого японца. Реклама. Это мне уже случалось видеть не раз. Я вышел на палубу.
Краны молчали. У грузчиков начинался ужин. Они сидели на корточках у стены пакгауза и быстро ели из пластмассовых коробок палочками рис или ловко макали в коричневую соевую подливу листья морской капусты, деловито отправляли их в рот и от удовольствия покачивали головой. Кто приправлял свой ужин кусочками рыбы, кто ракушками.
Небо становилось фиолетовым, поздним. А тишина дальней-дальней — на весь залив.
Из-за пакгауза донёсся звон колокольчика: динь-дон, динь-дон… И на причал въехала маленькая коляска с ящиком. Вёз её невысокий хрупкий паренёк. Рубашка у него была выпущена поверх брюк и раскачивалась в такт шагам… Смотрел он по сторонам нерешительно, даже, казалось, застенчиво. Но вот кто-то из грузчиков окликнул его и подбежал с коробкой в руке.
Мальчик остановился, открыл ящик, из которого дохнуло облачко пара, зачерпнул поварёшкой и положил в коробку порцию лапши. Грузчик бросил мальчику монетку, а тот уже доставал новую порцию: к нему торопился второй грузчик, и от стены поднимался ещё один.
Мальчик положил им тоже и уже решительней окинул взглядом остальных: не хочет ли ещё кто?
Но грузчики больше не обращали на него внимания. Одни прикорнули на часок в проходе на палубе, другие, расстелив газеты, ложились вздремнуть прямо на бетонном причале. И мальчик покатил тележку к другим судам.
— В прошлый раз старик ездил, — сказал кто-то из матросов.
— Может, дед заболел, — предположил вахтенный. — Или просто послал парнишку учиться делу. Жить-то надо! Каникулы… — усмехнулся он. — Идёт поёт: «Лапша, лапша!» И повозка-то называется «Поющая лапша».
Издалека, как однообразная песня, всё доносился тонкий крик мальчика.
Быстро наступил вечер, стало прохладно. Иероглифы на зданиях запылали, как под ветром угли в костре. Вдалеке неоновым сиянием засветился Токио.
Грузчики взялись за работу. А внизу, за трапом, снова раздалось: динь-дон, динь-дон… Мальчик опять толкал свою тележку — в обратную сторону.
Теперь он шёл устало и только изредка всё ещё поглядывал вверх в надежде на случайного покупателя.
Но покупателей не было, и он, согнувшись, шёл дальше.
— Так и будет ездить, пока всё не распродаст, — сказал вахтенный.
Я постоял ещё, прислушиваясь к плеску воды, и отправился в каюту.
Прилёг на койку и стал смотреть в иллюминатор.
Вот засветились на небе несколько звёзд. Потом под резкий заунывный гудок по пакгаузу пробежал синий свет — проехала ночная полицейская машина. Крикнула испуганная чайка и успокоилась.
Только с палубы иногда раздавался мерный скрип троса.
А с причала, то издалека, то совсем рядом, всё слышалось: динь-дон, динь-дон… Как горькая колыбельная, от которой невозможно было уснуть.
