Волны словно кенгуру - [23]

— Дело вот какое: нашему боцману шестьдесят лет сегодня. Все моря и океаны прошёл. В Америке был. В Арктике лёд ломал. В войну грузы через океаны возил. На груди у него орден Трудового Красного Знамени, «Знак Почёта», медали. Приветствие надо написать.

— Конечно, надо, — говорю. — Вот так и надо написать.

И записал слово в слово. И как ордена на груди горят, и как грузы возил, и как лёд ломал. Красиво получилось.

Пришвартовались мы. Капитан заглянул в каюту, спрашивает:

— Ну что, готово? Вывешивайте, пора боцмана звать! Я пошёл за Никонычем. А он всё возится на баке. Хозяйство укладывает. Говорит:

— Приду, вот только приберу.

Я повернулся к рубке, руками развёл: «Не идёт!» Тогда сверху раздалось:

— Боцману подняться наверх!

Никоныч вздохнул, скинул рукавицы: «Поработать не дадут!»

Вошёл в коридор, смотрит — стоит толпа у газеты, читает про ордена, шумит:

— Вот это боцман! Ну боцман! Никому не говорил!

Капитан поздравил его. А Никоныч хлопнул рукавицей о рукавицу:

— Вот тебе и раз! Чуть про собственный день рождения не забыл!

ОДНОЙ ПАЛУБОЙ

Только мы успели позавтракать, в столовую вбежала Наталья. Да не в тельняшке, а нарядная, в цветастом платье, затараторила:

— С боцманом в город не собираетесь? Он по какому-то делу идёт, приглашает!

— Хочет инспекцию провести в Сан-Франциско! — сказал Яша.

— А как двигаться? — спросил Витя.

— Где автобусом, где на своих двоих!

Никоныч уже ходил по причалу. В белой рубахе, в плетёной шляпе — не узнаешь!

Витя надел светлый костюм, я — вышитую рубаху: любуйся, Америка!

Следом за нами отстучал по ступенькам чечётку Яша:

— Ну, тронули? Кого ждём?

— А вон, переводчика, — показала наверх Наталья. Он тут всё знает.

С сигаретой в зубах нас догонял Атлас Вогизыч, штурма ненок.

— Ну, с боцманом и без переводчика не заблудимся! — сказал Яша. Никоныч тоже всё знает. Поди, ничем его не удивишь.

Но только мы прошли мимо полицейского за ворота, Никоныч удивлённо посмотрел на берег:

— Ого! Вот это понастроили!

На пустыре у самого залива засияли яркие, как игрушечные кубики, коттеджи. Казалось, они собрались сюда позагорать на прекрасном пляже: калифорнийский загар — лучший в мире.

— Юг! Дачи! — сказал Яша.

— Виллы, — уточнил я.

Но Атлас, покуривая, усмехнулся:

— Вы посмотрите на окна.

За открытыми окнами почти везде были видны смуглые люди. Мексиканцы, негры. Они смотрели нам вслед, и лица их были вовсе не курортными понурыми, удручёнными. Словно у всех сразу случилась какая-то беда.

Мы поглядели на Атласа.

— Судовая компания собиралась строить здесь новые причалы, — сказал он. — Но в городе было так много бедняков, неимущих, без крыши над головой. Вот и поставили этот городок. Постройки эти лёгкие, построили быстро.

— А так красиво! — задумчиво сказала Наталья. — Если позагорать, то можно бы!

Дальше зазеленели привычные заборчики, цветники, понеслись по шоссе машины, и боцман уже ничему не удивлялся.

Становилось жарко, небо раскалялось, и Витя вздохнул:

— Может, поедем? Вон сколько протопали! Но Никоныч всё не останавливался.

— Старому захотелось поразмяться! — сказал Яша. Однако боцман не просто шёл, а внимательно вглядывался вперёд, будто что-то искал.

И чуть только раздвинулись, расступились дома, боцман весь подтянулся: пришли!

Перед нами над голубым заливом выгибался гигантский мост. Он разбегался, как палуба могучего корабля, и повисал на гудящих стальных тросах.

Никоныч первым сделал шаг и следом за ним на мост поднялись и мы.

В ногах загудело, лёгкий ветер заполоскал рубахи. Далеко под нами шли катера, от них клиньями бежали волны. К горизонту катились рыжие, как во Владивостоке, сопки, а вдали на мысу вытянулись к облакам силуэты небоскрёбов. Белые, точёные, будто их вырезали лезвием бритвы из скрипучего пенопласта.

— Вот это красотища! — сказал Яша.

— Лететь хочется! — чуть не пропела Наталья и вскинула руки к небу.

— «Голден-Гэйд» бридж, — произнёс Атлас Вогизыч. — Мост «Золотые ворота».

— Не зря боцман сюда пеший топал, — сказал Витя, а Яша тряхнул головой:

— Вот чёрт! Никто и не поверит, что я в таком месте цыганочку отплясывал! — и хотел отбить чечётку, но посмотрел на боцмана и сдержался.

Никоныч стоял, сняв шляпу, и смотрел куда-то мимо сопок, небоскрёбов, горизонта.

Потом положил руку на поручень и вздохнул:

— Ну вот и всё. Можно ехать.

— А дело? — удивилась Наталья.

— Дело сделано, — сказал боцман. Наталья удивилась ещё больше:

— Какое?

— Простое, — сказал боцман. — Мы тут с двумя дружками лет тридцать назад фотографировались. Снялись и договорились: кто сюда ещё попадёт, придёт на мост и других вспомнит. Вот я и вспомнил.

— Ну, теперь их очередь! — сказал Яша. — Теперь они придут.

— Нет, — тихо проговорил Никоныч. — Они уже не придут… Это вот вы ещё вернётесь, вспомните. Хорошее место. Ну, поехали?

Мы сели в автобус и молча ехали вверх, через старинные, как музеи, кварталы с двухэтажными домами в балконах, с колоннами, мимо небоскрёбов, а наш штурманёнок рассказывал, как столетие назад от страшного землетрясения рухнул весь город, сопки словно расшвыряли дома, поставленные когда-то первопроходцами, моряками, золотоискателями.

Но люди снова взялись за работу — повели по высоким холмам новые кварталы, перебросили с берега на берег удивительные мосты, поставили небоскрёбы, и новый прекрасный Сан-Франциско опоясал берега залива. Конечно, беднякам, рабочим достались захолустья, окраины.