Волнения, радости, надежды. Мысли о воспитании - [2]

Я представляю себе этих завтрашних людей самыми разными: и пылкими, и ревнивыми, с душой, открытой для всех, или сдержанных, молчаливых, которые прячут в себе и горе, и радости. Возможно, эти люди думают, что окружающим не до них. У каждого свои переживания. Надо их уважать.

Раздумья, чувства, желания…

Всё это останется, всё это будет. Человеку, которому тогда, в начале самых счастливых веков, исполнится двадцать лет, как и прежде, придётся страдать от неразделённой любви или мучиться от разрыва с любимой. Будет ночами бродить он по улицам наших прекрасных городов, мчаться к другим планетам и тосковать в разлуке.

Но любовь станет иная, очищенная от шелухи прошлого: никаких браков по расчёту, ничего другого, что омрачает и опошляет это великое чувство. И опять главное: тут уж совесть неумолима, она судит человека без скидок на пережитки прошлого, пора бы им давно исчезнуть!

Многое волнует из того, что я хотел рассказать на этих страницах. Мы радуемся нашим успехам в борьбе за нового человека и надеемся, что он будет совершенен во всём.

Возможно, потому так и названа книга «Волнения, радости, надежды». Именно эти мысли и чувства владели мной, когда я над ней работал.

К мечте прикоснувшись руками

Да, пожалуй, с этого и нужно начать книгу. Ничего не поделаешь, автор — «мечтатель по профессии», и даже в рассказе о весьма прозаических вещах ему трудно обойтись без романтики.

Но уж если эта романтика встречается на каждом шагу, если вся наша жизнь проникнута радостным волнением труда и борьбы за лучшее будущее, то обязательно хочется рассказать об этом. Вспомнить свои волнения и радости, которые были близки многим людям нашего поколения.

Посмотрите в небо, друзья. Какие оно вызывает у вас воспоминания?

Небо над Родиной

Это небо мне всегда казалось ярко-синим, и сейчас я его вспоминаю таким же радостным и зовущим. Не знаю, то ли это особенность восприятия молодости, то ли присущая ей романтическая настроенность, но если бы меня спросили, что наиболее ярко запечатлелось в памяти из жизни нашей страны в тридцатые годы, что особенно волновало и радовало нас, то я бы ответил: «Небо! Наши дальние рекордные перелёты, успехи парашютистов, планеристов, героика и отвага!»

Не пришлось мне быть ни лётчиком, ни парашютистом, но после первого полёта на планере, когда я испытывал радиостанции, небо осталось для меня столь притягательным и прекрасным, что нельзя было не летать. Будто выросли крылья, и ты бесшумно паришь над горами, над морем, наслаждаясь этим ни с чем не сравнимым ощущением.

В те годы большинство мировых рекордов по этому виду спорта принадлежало советским планеристам.

Но дело не только в рекордах. Я видел, как для испытания действия перегрузки отважный пилот сломал планер в воздухе и благополучно приземлился на парашюте. Видел разные испытания и техники и мужества, ночные парашютные прыжки в воду, прыжки затяжные, групповые… Да разве всё перечислишь!

Мне дороги воспоминания о планерных слётах в Крыму. Тогда я думал, что именно здесь рождается будущее советской авиации. Помню, я впервые увидел странный планер со стреловидными крыльями, а затем совершенно необычный планер — без хвоста. Мне представилось, что это прообразы завтрашних самолётов, но только без моторов. И кто знает, так ли уж далеко это было от истины?

Много лет спустя на воздушном параде в промелькнувшем истребителе я узнал эти как бы прижатые к корпусу тонкие крылья.

Меня раньше удивляло, зачем на спортивные состязания молодых планеристов приезжали видные теоретики в области аэродинамики. А вот около своего длиннокрылого планера, ревниво и озабоченно поглядывая на радистов, которые устанавливали в кабине аппараты, ходит худощавый юноша в синем комбинезоне. Это будущий конструктор многих самолётов, и в том числе огромного воздушного корабля. Были здесь и другие, теперь известные авиаконструкторы, которые начинали свой творческий путь с маленьких планеров-парителей. Значит, не зря летали над горными склонами хрупкие фанерные птицы.

А потом в московском небе появился белый шар, его тащило вверх серебристое облако. Это был стратостат «СССР-1».

Сколько замирало сердец в волнении от этого дерзкого прыжка в высоту, где небо должно казаться чёрным!

Волнений было много. Весь мир, затаив дыхание, прислушивался к скупым словам о мужестве и стойкости людей, которые после гибели в Арктике парохода «Челюскин» оказались на льдине. В наших репродукторах потрескивали обычные атмосферные разряды, а чудилось, что это там, в океане, раскалывается лёд. Близилась весна, и, может быть, впервые в жизни мы её ненавидели: боялись, что льдина начнёт таять.

И снова беспримерный подвиг советских лётчиков! Сквозь ночь и пургу, на не приспособленных для этого самолётах челюскинцы были доставлены на материк. Весь мир облегчённо вздохнул. Я помню ту ни с чем не сравнимую радость, с которой москвичи встретили первых Героев Советского Союза и спасённых ими людей. Казалось, что на улицах вдруг забушевала арктическая метель — это листовки-поздравления сыпались сверху, взлетали, будто снежные хлопья из-под колёс автомашин.