Вольная - [29]

В этом храме чистоты и порядка даже дышать тянуло с особой осторожностью, чтобы не нарушить царящую вокруг безупречность неосторожным движением, но тайфа только неопределенно хмыкнул и указал мне на кровать:

— Ложись.

Я недоверчиво посмотрела в указанном направлении и лишний раз убедилась, что слуги здесь, должно быть, годами соревновались в мастерстве и совершенствовались усерднее, чем хозяева. Тяжелое расшитое покрывало на кровати было натянуто так, что на первый взгляд казалось, что шелковую постель прикрыли узорчатой золотой решеткой. Одна мысль о том, чтобы валяться на этой безупречной глади, казалась кощунственной.

— Все приходится делать самому, — с надрывом заключил Рашед и, растянувшись на покрывале, выразительно похлопал рукой рядом с собой: — Давай-давай, не заставляй господина и хозяина думать, что от тебя толку не добьешься. Должен же я держать лицо, раз уж притащил наложницу к себе в спальню средь бела дня!

Я неуверенно фыркнула и все-таки покусилась на священное господское ложе. Оказалось жестковато, но господин и хозяин любезно подсунул мне сразу три думки — оставив, впрочем, себе еще шесть и так вальяжно закинув руки за голову, что я все-таки не выдержала и отвоевала у него еще одну подушку. Тайфа в ответ на этот демарш только снисходительно хмыкнул и перевел взгляд на балдахин.

— Руки и… остальное я могу излечить на тех же условиях, что и горло, — глухо сообщил он золоченым кисточкам на балдахине. — К утру все будет в порядке.

Я поднесла ладони к лицу и рассеянно пожала плечами. Промытые ранки выглядели уже не так страшно — обычные царапины, я иной раз на кухне сильнее порезаться могла, а уж результаты регулярного сотрудничества с чорваджи-баши и вовсе бывали до того непредсказуемы, что на их фоне состояние моих рук казалось полной ерундой.

А коленка — я задрала подол и убедилась воочию — вообще была цела: небольшой синяк да раздраженная кожа.

— А можно я все-таки позадаю вопросы, а все это заживет само? — жалобно поинтересовалась я и одернула платье.

Рашед отвел взгляд с неподобающей поспешностью, но ответил все так же лениво и спокойно:

— Заживать — можно, вопросы — нельзя, — с расстановкой сказал он и потянулся, со вкусом втянув в себя воздух так, что грудь выгнулась колесом. — Их лучше я буду задавать, у меня толковее получается. Ты запомнила имя мага, чье заклинание было похоже на «черное забвение»?

— Запомнила, — заинтригованно призналась я и приподнялась на локте. — А зачем…

Рашед наградил меня таким укоризненным взглядом, что я едва не подавилась собственным вопросом и умолкла. Тайфа благородно сделал вид, будто ничего лишнего не слышал, но до объяснений все-таки снизошел:

— Я не запомнил. А перепроверить нужно, особенно если Нисаль посчитает, что совпадения незначительные.

Я недоверчиво хмыкнула:

— Мой господин утверждал, что Нисаль-ага — один из самых преданных придворных, но все же желает перепроверить его работу?

— Ты невыносима, — постановил Рашед с усмешкой и тоже перекатился набок — лицом ко мне. — Да, Нисаль — самый преданный из моих придворных, но это не делает его прекрасным человеком и верным другом. Это всего лишь значит, что все остальные еще хуже.

Я помолчала, переваривая эту сентенцию.

— И как это соотносится с твердой уверенностью моего господина в том, что добрых людей на свете больше, чем злых? — поинтересовалась я после паузы.

Рашед лениво пожал свободным плечом.

— О, на предательство большинство людей решается исключительно из благих побуждений. Кому-то нужны деньги, чтобы вылечить больных родителей, кто-то жаждет свободы, чтобы его ребенок не родился рабом, а кто-то просто уверен, что поступает правильно, во благо всем. Предать кого-то из любви к искусству или из общей гнусности натуры — развлечение на любителя. Большинство побоится, потому что знает: предательство — плохо, а уж самозваных судей наберется тьма, и кто-нибудь из них всенепременно принесет камень за пазухой. Нисаль слишком умен и уравновешен, чтобы ударить мне в спину, не имея очень весомой причины; но это не значит, что он не ударит, когда причина появится.

— И какая причина кажется моему господину достаточно весомой? — спросила я, отчего-то почувствовав себя уязвленной.

Он тоже помолчал — не то пытаясь представить себе эту самую причину, не то просто бездумно рассматривая мое лицо, — но потом все-таки отвел взгляд и глухо заметил:

— Нельзя сказать, что у правителей не бывает искренних, преданных и совершенно бескорыстных друзей, но власть дает многое: те самые деньги, необходимые на лечение гипотетическим родителям, право подписывать вольные для гипотетических детей… и ничуть не гипотетическую возможность поступать «правильно». То есть так, как кажется правильным… и до тех пор, пока мои представления о правильном будут совпадать с представлениями Нисаля, он будет верен. Но я не узнаю, когда он посчитает, что я преступил черту. Нисаль осторожен и хитер… — он качнул головой, будто соглашаясь с собственными мыслями, и рассеянным, бездумным жестом убрал мне за ухо прядь волос, выбившуюся из прически, кажется, вовсе не заметив, как я вздрогнула от прикосновения. — Я ничего не потеряю, если лишний раз тайно проверю, на моей он стороне сейчас — или уже нет. А вот если отмахнусь от предупреждений, то рискую лишиться придворного чародея — или чего-нибудь еще, может быть, даже более важного.