Вольная - [11]

Руа-тайфа взглянула на меня поверх пиалы, неодобрительно качнула головой и ответила ровно то, что я ожидала услышать:

— Ему виднее, — и в ее голосе звучала такая железная уверенность в брате, словно он ни разу в жизни не совершил ни единой ошибки.

Я предпочла не вступать в споры, и Руа-тайфа милостиво отпустила меня в мастерскую придворного чародея, — но, кажется, потеряла веру в меня так же, как и я — в человечество в целом.

Прим. авт.

Хаммам — традиционная восточная баня.

Глава 4.1. Зеркала

Ветры дуют не так, как хотят корабли.

— арабская пословица

Мастерская Нисаля-аги занимала сразу несколько комнат с выходом в открытую арочную галерею, за которой простирался цветущий сад, и тяжелые маслянистые ароматы от нагретых солнцем розовых кустов настраивали на совершенно нерабочий лад. Сам чародей, тем не менее, с утренней негой справлялся прекрасно: когда я добралась до мужской половины, он уже был всецело поглощен подготовкой золоченого станка для создания магических свитков. Нисаль-ага успел натянуть на раму зачарованную бумагу, едва заметно светящуюся в тени под навесом, и даже выстроил в ряд хрустальные пузырьки с разноцветными чернилами для заклинаний, но мой взгляд привлекло вовсе не богатство оттенков.

Посреди арочной галереи стояла железная клетка, на диво неуместная среди всей этой утонченной роскоши. Не слишком высокая — выпрямиться в ней в полный рост получилось бы разве что у семилетнего ребенка; и слишком узкая и короткая, чтобы в ней можно было лечь. Узник принял единственно возможное положение: уселся, притянув колени к груди, и равнодушно смотрел перед собой, словно гнев и страх в нем уже не просто отгорели — выжгли все, что он еще мог испытывать.

На вид ему было лет двенадцать-тринадцать. Бронзовый загар, грязные черные волосы, рыжеватая песчаная пыль на носу — самый обычный мальчишка из тех, что неразлучными стайками бегают по городским улочкам с рассвета и до заката и с готовностью хватаются как за мелкие поручения, так и за плохо спрятанные кошельки. Разве что настолько тощий, что я могла за десять шагов сосчитать все его ребра и отметить криво сросшиеся переломы пальцев.

Все наставления о придворной вежливости мгновенно вылетели у меня из головы, но, к счастью, Нисаль-ага заметил меня раньше, чем я успела наговорить лишнего.

— А, Аиза, как раз вовремя, — деловито произнес он, оставив в покое свиточный станок, и вышел в галерею. — Познакомься с Шади.

Мальчишка на свое имя никак не отреагировал — так и сидел, пялясь куда-то в пространство над своими коленками.

— Он со своими сестрами и матерью пропал во время войны со Свободными княжествами, — продолжил Нисаль-ага, не выказывая никакого удивления: похоже, Шади вел себя так постоянно. — Отыскать удалось его одного. Рашед-тайфа полагает, что они попали в плен, и мальчик видел… многие вещи, которые и взрослый не всякий вынесет. Он ни с кем не разговаривает и бросается на любого, кто подходит слишком близко, а за отсутствием противников кидается на прутья решетки.

Я нервно сглотнула и шагнула было к клетке, но Абдулахад-ага, без которого мне отныне не дозволялось покидать гарем, схватил меня за локоть, заставив остаться на месте.

— У мальчишек такие длинные руки, — хмуро сказал он, покачав головой. — А тебя вызвали сюда вовсе не для того, чтобы его жалеть. В жалость он все равно уже не верит.

А Шади впервые дал понять, что слышит наш разговор: бросил взгляд через плечо и злорадно оскалился. Зубов у него не хватало, и я наконец-то сообразила, зачем он здесь: лекарей мальчишка, должно быть, тоже не подпускал — и не подпустил бы еще долго, а помощь ему явно требовалась как можно скорее.

— Вы хотите, чтобы я воспроизвела заклинание на нем? — все-таки переспросила я.

Нисаль-ага печально вздохнул:

— То, что делают с рабами-саклаби, противно самой человеческой природе, и недобросовестные творцы заклинаний, несомненно, должны быть искоренены, как и нечистые на руку торговцы. Но иногда забвение — лучший подарок.

Оскал сполз с лица Шади, уступая место шоку, страху и — почему-то злости.

— Зверь! — хрипло выкрикнул мальчишка и вцепился в прутья решетки, яростно тряхнув тощими руками. — Он заодно со зверем, хочет, чтобы я забыл!

Нисаль-ага замер: похоже, это был первый раз, когда Шади заговорил.

— Спроси его про зверя! — настаивал он, и нездоровая хрипотца постепенно уходила из его голоса, сменяясь юношеской ломкостью. — Пусть расскажет про когти! Про клыки! И про кровь, сколько же крови!.. — с каждым словом он говорил все громче, пока не зашелся беспрерывным криком, постепенно переходящим в неразборчивый скулеж.

Только недюжинным усилием воли мне удалось не зажать уши: слушать это было невыносимо.

— О каком звере он говорит? — все-таки спросила я.

Нисаль-ага недоуменно развел руками.

— Не имею ни малейшего представления. Отряд Рашеда-тайфы нашел его, когда выезжал за город на соколиную охоту, может быть, мальчик увидел чью-то добычу, и это стало последней каплей? После того, что с ним случилось, немудрено забояться одного вида крови.

Лично мне казалось, что последней каплей для него стало как раз заточение во дворце: Шади схватился за голову и мерно покачивался в клетке, упираясь коленями в решетку на каждом движении.