Волкогуб и омела - [56]

Весьма красноречивая характеристика моего внешнего вида. Или настроения.

Сделав глубокий вдох, я постаралась взглянуть на свое положение довольными глазами. Не думаю, что это удалось.

— Послушай, — снова начал Броуди. — Да, я гад, знаю, и у меня нет никакого оправдания за то, что я сделал. Это было необдуманно, сгоряча, и я очень, очень хотел бы это загладить.

Нет, сказала я гормонам, которые вдруг затанцевали при мысли о том, как Броуди будет заглаживать.

Помните прошлое Рождество? Он с нами очень плохо обошелся. Мы его не любим.

К несчастью, изо рта у меня раздалось совсем другое:

— Почему вдруг?

— Потому что сейчас Рождество, и потому что я по тебе невероятно тоскую.

Нашел, собака, куда бить, подумала я, когда мое предательское сердце на миг вильнуло в сторону. Хорошо еще, что где-то во мне держится на него злость, иначе я стала бы глиной в его руках. Черт, и до чего же приятно в этих руках…

— Да, ты настолько невероятно по мне тоскуешь, — ответила я, злясь сама на себя, — что даже не мог взять телефон и позвонить.

— Я звонил, — ответил он дружелюбно. — Но ты бросала трубку. Несколько раз.

Да, было.

— Это еще был этап обиды и злости. А тебе надо было это сделать, когда я вошла в стадию «все равно». Может, это вышло бы удачнее.

— Ты последние десять минут повторяешь, что тебе все равно, а у меня по-прежнему ничего не получается.

— Это потому, что сейчас я вошла в стадию «мне-все-равно-но-я-хочу-чтобы-ты-на-брюхе-поползал». Боюсь, что сегодня не твой день.

— Ох, — сказал он с такими проникновенными интонациями, что у меня даже пальцы на ногах чуть-чуть согнулись сами. — А если я уже и правда ползаю? В этом случае ты выпьешь со мной чашечку кофе?

— Нет, потому что не выношу, когда мужчина унижается.

Именно этот момент выбрал ветер, чтобы пронестись по улице порывом. Я сгорбилась ему навстречу и подумала, такие ли синие у меня ноги, как должны быть по ощущениям.

Может, и стоит согласиться на кофе?

Нет. Он очень плохо повлиял на наше здоровье, и мы его не любим. Забыла?

На той стороне улицы прохожий с бледным лицом запахивал разлетающиеся полы одежды, заворачивая вокруг себя. Руки такие белые, что казались руками скелета.

Перчатки, подумала я, хотя холодок уже побежал по спине. Не может быть, чтобы руки, не бывает таких белых рук, даже в такой холод. Разве что если ты вампир.

Мой паранормальный радар еще ничего не учуял неординарного, но я давно научилась не упускать из виду мелкие намеки на какие-то неправильности. И вот что-то такое — неправильное — в прохожем на той стороне улицы ощущалось.

— Тебе интересен его запах? — спросила я тихо у Броуди.

Резкий вдох у меня за спиной — я представила себе, как раздуваются у него ноздри, вбирая запахи ночи, прокатывая по вкусовым сосочкам, сортируя и каталогизируя. Я сто раз видела, как он это делает — за те месяцы, что мы были вместе, и сейчас это мне казалось не менее сексуальным, чем тогда. И это было странно, потому что до встречи с ним я никогда не видела в ноздрях ничего завлекательного.

Но надо сказать, что все прилагающееся к этим ноздрям было выше всех похвал.

— Воняет бухлом и сигаретами. — Еще один вдох. — И несколько дней не мылся.

— Значит, это не тот запах, что ты уловил на трех последних осмотрах места преступления?

— Нет… — Он замолчал. — Но похожий. Наверное, он с нашим киллером в родстве.

— То, что он родственник, не значит, что он что-то знает об убийствах.

— Но и обратного тоже не значит.

Незнакомец тяжело шагнул в сторону, налетел плечом на стену, что-то буркнул, чего я не расслышала, потом обернулся через плечо.

Мы встретились взглядами, и тут мои паранормальные чувства взревели сиреной. В этих синих глазах не было жизни, но была нежить. И ненависть, ненависть, перемешанная со злостью, и жажда проливать кровь и упиваться торжеством.

А под этим всем, глубже, — зло. То самое зло, что любит рвать, терзать и выпивать досуха.

— Может, он пахнет не так, как наша дичь, но уверена, он как-то связан с этими убийствами, — прошептала я.

Не успела я произнести этих слов, как вампир зарычал. Мелькнули пожелтевшие сломанные клыки, вампир оттолкнулся от стены и пустился в бег. Броуди выскочил из темноты, на ходу сбрасывая одежду, и стройное тело меняло форму, и уже бежал передо мною не человек, а скорее волк.

У меня по душе пробежала дрожь. Я видела уже сто раз, как он делает это, но все равно каждый раз дух захватывало.

— Подожди меня!

Но он не стал ждать. Он же вервольф, и мало кто из них считается с правилами, уставами или выкрикнутыми просьбами, кроме тех случаев, когда им самим хочется.

Тихо выругавшись, я бросила колокольчик и ящик для пожертвований в темный угол, где стоял Броуди, прихватила колья и брошенную им одежду и побежала за ним, весело звеня на каждом шаге колокольчиками на ботинках. Рождественский оркестр из одного человека.

Мы пролетели дорогу, свернули за угол. Подозреваемый был быстр, костлявые руки и ноги работали, как у бегуна на дистанции, черное пальто развевалось за ним как крылья. Но на каждый его шаг Броуди делал два или три, и быстро его настигал.

Вампир метнулся налево, в переулок. Через четыре секунды вслед за ним в том же переулке исчез стремительный волчий силуэт Броуди. Я отстала от них на шесть секунд, завернула за угол, проехавшись по льду под звон колокольчиков — и пришлось перепрыгивать через резко остановившегося волка, который был Броуди.