Волки и медведи - [20]

Человека этого и резали, и жгли, и обрабатывали уж не скажешь какими другими способами, проявив любознательность, терпение и большую способность к выдумке, а потом оставили умирать. Что оказалось делом небыстрым.

– Дикари, – с силой сказал Грёма. – Варвары.

– Тогда в их действиях должен быть не понятный нам, но смысл.

Фиговидец и Молодой присели на корточки по обе стороны от тела и, не по-доброму переглядываясь, принялись за исследовательскую работу. Тело не реагировало на вопросы и прикосновения и уже не стонало. Отдалённо похожий на стоны звук дыхания прервался, пока изыскатели всматривались и щупали.

– Так, – сказал Молодой. – Не китаец, не анархист, вряд ли наш… Что это на нём за шмотьё?

– Одежда у китайцев выменена, – сказал фарисей. – Мы такую видели в северных деревнях.

То, что уцелело от одежды – грязное и вонючее ещё на той стадии, когда заскорузлые лохмотья были штанами и курткой, – вопило о нищете, невежестве, грубой жизни.

– И зачем он притащился сюда из северных деревень?

Фиговидец наклонил голову направо и посмотрел; наклонил голову налево и посмотрел. Пожал плечами.

– Одни тащатся, других тащат.

Ядовитая синтетика кое-где спеклась с ранами в один мерзостный сгусток. Густел и запах. Сергей Иванович на заднем плане боролся с дурнотой.

– Пошло дитё на войну, – не оборачиваясь, громко оказал Молодой.

– Не это война! – крикнул Грёма.

– Что вы, Сергей Иванович, – обернулся Фиговидец. – Война везде одинакова: кровь, грязь и грубые шутки. Грязи больше всего.

– Чёрт с ним, – оказал Молодой, вставая. – Это наверняка авиаторы. Потом как-нибудь займусь.

– То есть, если бы его замучили варвары, вы бы занялись сейчас?

– Ты чего меня-то грузишь? Вон тебе начальник экспедиции, предъявляй.

Фиговидец посмотрел на меня и сказал Молодому:

– Плохо ты его знаешь. – Он вновь устремил взор на тело. – Отошёл, голубчик. Как мы его будем хоронить в такой холод?

– Хоронить? – переспросил Молодой.

– Положить в деревянный гроб и закопать поглубже в землю, – объяснил Фиговидец, вспомнив про местные игры с Раствором.

– Я знаю, что это такое. Платонов нас… кхммм… цивилизует. Болванит из брёвен зубочистки, да, Грёмка? Я спрашиваю, с чего ты взял, что мы будем его хоронить?

– Но так принято, нет? Мы последние живые люди, которых видел этот несчастный.

– Не скажешь, что ему было чем смотреть.

– Но почему? – озадаченно спросил Грёма. – При чём тут мы?

– Да просто при том, что нам не повезло, – вспылил фарисей. – Потому что кому-то – не один я прекрасно помню кому – приспичило сюда лезть и находить трупы. Если уж ты нашёл труп, тем более такой, который стал трупом в твоём присутствии, ты не можешь за здорово живёшь его бросить. Сергей Иванович, ведь вы офицер!

Сергей Иванович покраснел. Он так старался и столького ещё не знал, что постоянный страх сделать не то перевешивал даже страх бездействия, которое могло оказаться преступным. Теперь, когда рядом не было человека, чьи приказы он выполнял бездумно и с чистым сердцем, ибо тот, кто отдавал приказ, своей личностью подтверждал его нравственную ценность, Грёма жил только силой и памятью прецедентов. Кто знает, в мыслях не вопрошал ли он постоянно далёкий оракул и на оберег на моём пальце так жадно смотрел потому, что верил, будто кольцо Канцлера тайно даёт связь со своим настоящим владельцем.

Всё же Фиговидец был из Города, из той жизни, где самые сложные вещи оказывались и самими простыми благодаря наследственной убеждённости и наследственному знанию правил. Со смутной надеждой Грёма посмотрел на меня.

– До весны он не сгниёт, – сказал я. – Полежит себе как в морге. А весной сюда придут вышку обустраивать.

– До весны его зверьё сожрёт, – возразил фарисей.

– Да ладно, какое тут зверьё.

– Как это какое? Волки и медведи.

Фиговидец действительно был из Города, пусть и с В.О.; у него действительно было кое-что наследственное. Он рос там, где маленькие мальчики спрашивают: «Мама, а кто там, за рекой?» – и слышат в ответ: «Никого, котик. Волки и медведи». И потом они уходят с набережной, торопятся, взявшись за руки, домой к обеду, и, когда мальчики вырастают, самые разные мысли приходят им в умную голову, но мамин голос всё звучит и звучит отдалённо, надёжно и внятно.

Когда мы возвращались на бивак, уже стемнело. Но снег и в темноте остался белым. Казалось даже, что-то подсвечивает его изнутри упорными огнями. Я присматривался, и мне блазнило, что я вижу голубоватое пламя преисподней.

6

На деревню мы наткнулись уже на следующий день. Сперва стал виден густой дым, потом – слышен нескладный, разъятый на по-разному дикие голоса вопль, и наконец, нам явилось зрелище скудной толпы и догорающих изб. Углядев в свой черёд экспедицию, толпа качнулась, не зная, броситься в драку или наутёк. Не столько определившиеся, сколько вытолкнутые, к нам подошли двое.

Оба были не сказать что в обносках, а так, в ладной рванине, вполне, быть может, функциональной. Гарь пожара по-боевому лежала поверх многолетней провонялой засаленности. Один выглядел как поганый человек, другой – просто погано.

– Привет, – сказал Молодой, – обглодки жизни.

– Бог в помощь, добрые люди, – перевёл стоявший рядом фарисей.