Волки - [13]

Скоро он догнал ее, подошел близко и хотел уже напасть, но все поведение, весь вид собаки были так странны и необычны, что он невольно сдерживал вспыхнувшее в нем желание убийства.

Собака, казалось, не замечала волка. Тощая, худая, она неуклонно бежала все вперед и вперед, опустив голову, с полураскрытым ртом, из которого свешивались длинные нити слюны. Чуть заплетаясь задними лапами, она бежала, никуда не глядя и, казалось, будет бежать, пока хватит сил. В помутневших глазах ее застыл страх, но не перед Черномордым, который шел в двух шагах позади нее, — попрежнему собака не замечала его. Какой-то странный вой раздался в то мгновение, когда собака, словно что-то заметив, метнулась в сторону и побежала скорее. И что-то зловещее было в этой ничтожной рыжей собачонке, трусившей по лесной дороге.

Несколько минут Черномордый бежал за собакой, потом поровнялся с нею. Она повернула голову, увидала его, но не кинулась бежать в отчаянной и бесполезной попытке спастись, а сама бросилась на него.

Ее прыжок был слаб и неверен, и волк, забыв о странной повадке собаки, перехватил ее еще в воздухе и своими огромными зубами вцепился ей в спину. Его железные челюсти сжались; хрустнули и сломались ребра и позвоночник собачонки. Но одним мгновением раньше она, изогнувшись, достала зубами и впилась в верхнюю губу волка. Укус был ничтожен, и лишь несколько капелек крови показалось на черной шкуре волка, когда, оторвав от себя собачонку, застывшую в последней хватке, он бросил ее на дорогу.

II. Страшные видения

Прошло десять дней. Черномордый все так же грабил и убивал, наслаждаясь своей быстротой и силой, и действительно казалось, что никогда еще не был он сильнее, никогда он не охотился так удачно. Могучая жизненность, отстоявшая себя среди тысячи невзгод и опасностей, била в нем кипучим ключом, и он не чуял, что уже носил в себе смерть, что смерть, от которой так яростно отбивался он до сих пор, уже забрала его в свои безжалостные лапы и что мучительный конец близится…

Жалкая рыжая собачонка, которую волк убил в лесу, была бешеная. Укус в голову, самый опасный, передал ему страшную заразу, и она по тончайшим разветвлениям нервов все ближе и ближе подбиралась к мозгу. Черномордый был обречен, и ничто не могло спасти его.

Был вечер, когда волк вышел на охоту, убил одного за другим двух зайцев и отнес их волчице. Потом он пустился искать добычи для себя. Уже наступила ночь, та темная, безлунная ночь, которую так любил Черномордый, — она делала нападения его неотразимыми, а бегство неуловимым.

Но теперь в его уме зашевелился и стал расти какой-то непонятный страх, и все окружающее казалось ему угрожающим. В странном беспокойстве мерил волк из конца в конец давно знакомый ему участок леса. Одна за другой пара неосторожных белок попалась ему на земле, и он поймал и съел их. Но удовольствие еды на этот раз ускользнуло от него, он ел точно, по обязанности, насторожась и прислушиваясь, а потом пустился бежать дальше.

Скоро он был уже далеко от гниловища, и, когда забрезжил рассвет, незнакомые места окружали его. Высокие сосны поднимались к небу; длинные полуистлевшие стволы кое-где пересекали дорогу. Становилось все светлее.

Возбужденный, злой, томимый каким-то неясным ощущением беды, волк бесцельно бежал по лесу, напрасно силясь стряхнуть с себя непривычный страх. Но он все больше и больше давил его. Солнце взошло, надо было искать убежища на день, и Черномордый забился в темную яму под корнями упавшего дерева. Раньше он никогда не вошел бы в этот тайник, из которого нельзя было быстро выскочить; страх загнал его туда, и теснота и мрак ямы казались теперь заманчивыми.

Он задремал, но дремота его не была спокойной, приносящей отраду и отдых.

Медленно прополз длинный и жаркий летний день. Не сомкнув глаз, Черномордый лежал, собравшись в комок, и все тяжелее и тяжелее давили его непонятные ощущения боязни, неуверенности, тоски.

Под вечер мучительные приступы рвоты вдруг сжали и потрясли все его тело, и вслед за этим он почувствовал сильный голод.

Волк вылез из своего тайника; но вместо того, чтобы пуститься на поиски за добычей, он стал жадно пожирать сухие опавшие листья; разгрыз и проглотил сухую ветку.

Болезнь быстрыми шагами шла вперед, и извращение вкуса заставляло его думать, что он грызет и ест что-то, такое же вкусное, как мясо и кости. И с дикой жадностью, дивясь обилию пищи, он торопился наполнить желудок мхом и листьями; прошли мучительные спазмы желудка.

И снова всю ночь без цели, куда глаза глядят, бежал больной волк; болота, перелески, ручьи пересекал он и шел все дальше и дальше. И страх все сильнее рос в нем. Под утро уже не хватило сил, и Черномордый лег между узловатыми корнями старой сосны.

И тут новой тяжелой волной страх захлестнул его. Черномордый сжался в комок, забился в угол и завыл. Но голос его прервался, он испугался собственного воя и замолчал.

Черномордый лежал, глаза его с широко открытыми зрачками неподвижно и пристально вглядывались в лесную чащу. Он думал о врагах, и ему казалось, что они окружают его, близятся и близятся… Как он не заметил этого?!. Вот, вот он!.. Огромный серый волк, больше его самого, сидит среди папоротника и смотрит на него. Его глаза горят голодной жаждой крови, он хочет убить Черномордого. Черномордый бросается вперед, его лапы должны удариться о тело врага, но вместо этого он падает на прогалину, осматривается… волк исчез.