Волк за волком - [12]

Каким нужно быть человеком, чтобы забыть собственное лицо?

(«Все в порядке» — говорила Генрика. Главное то, что у тебя внутри)

Но что было у нее внутри? Внушительный коктейль различных химикатов. Что-то, чему она не особо доверяла. (Разве способны были эти иглы привнести в нее хорошее?) Цепные реакции тела Яэль, которые она всеми силами пыталась изучить, усвоить, понять. Но ни одна из книг Генрики по биологии или органической химии не объясняла ее перевоплощений.

Что бы ни таилось внутри Яэль, это было чем-то совершенно новым. Революционным.

Небо осветилось, облака извергли из себя яркую молнию. Вспышка стерла лицо Адель. Стерла ее. Все, что видела Яэль — шторм, проносившийся над квартирами Германии, а еще очертания Волкшелла, огромного здания, возведенного Гитлером в честь Великой Победы Аксиса. (Его купол, красовавшийся на высоте в 290 метров, был единственным заметным очертанием при виде на горизонт Германии.) Яэль задумалась, продлится ли плохая погода до завтра. Начнется ли тур Аксис репортажами от промокших журналистов.

Капли мокрого снега бились о стекло. Как будто отвечая.

Яэль задвинула шторы и повернулась к кровати. Она неплохо прибралась. Каспер довольно быстро разобрался с победительницей Вулф, засунув ее неподвижное тело в кузов грузовика и отправившись обратно в штаб-квартиру к Генрике, где Адель будет находиться до конца тура Аксис.

От следов крови избавиться было сложнее. Когда настоящую Адель увезли из квартиры и Яэль осталась одна, девушка осознала, как много красных кровяных клеток пролилось на мебель и пол.

Их можно было легко заметить с входной двери. С помощью полотенец, различных чистящих средств и щетки она управилась с этой проблемой лишь за час.

Теперь все было готово. Она превратилась в Адель: выглядела и разговаривала, как Адель, спала в кровати Адель. Яэль присела на матрас, закатила левый рукав и осмотрела новую татуировку. Волк Влада все еще был красноватым и немного выпуклым. Слишком чувствителен для прикосновений.

За другими она проследила пальцем, произнося их имена в тишине:

— Бабушка, Мама, Мириам…

Их поглотил пепел.

— Аарон-Клаус, Влад, — проглотила Яэль. Пять волков. Четыре воспоминания и одно напоминание.

Ее потери насчитывали гораздо больше…, но четыре плюс один — их она могла запомнить, в таком числе. С этим числом она могла справиться, не позволяла ему разорвать ее на маленькие кусочки, как клешнями. Иногда (обычно) горю нечем было кормиться. Яэль была пустым телом. Вешалкой, на которой красовалась симпатичная кожа.

Кто ты? (Внутри?)

Чтобы ответить на этот вопрос, Яэль нужно было бороться. Ее отражение и вовсе не было отражением. Оно было разбитым зеркалом. Иногда ей приходилось складывать и соединять недостающие или утерянные частицы, снова и снова. Воспоминание за воспоминанием. Потеря за потерей. Волк за волком.

Притворяться было легко (даже слишком легко). Заполнить пустоту внутри себя другими жизнями. Бернис Вогт. Мина Джагер. Адель Вулф. Им никогда не приходилось сталкиваться с тем дымом или смотреть, как шприц проникает под кожу. Им никогда не приходилось смотреть в глаза Ангелу Смерти. Снова и снова и снова.

Потеряться было слишком легко.

Поэтому каждый вечер, прежде чем уснуть, она закатывала рукав, прослеживала путь волков и произносила их имена. Потому что где-то там, в этих фрагментах погибших душ и утерянных воспоминаний, была Яэль.

Не химикаты, а сама эссенция. Настоящая Яэль.

Она уже потеряла свое лицо. Она не могла позволить остальной части себя (какой бы темной и сломанной она ни была) ускользнуть. Поэтому она называла имена. Ей было больно, она чувствовала ярость.

Она помнила.

ТОГДА

ПЕРВЫЙ ВОЛК: БАБУШКА

ОСЕНЬ 1944

Бабушка была самым возрастным другом Яэль. Она была старее, чем большинство женщин, спавших в казарме номер 7. Ее волосы отливали серебром, а глубокие морщины спускались вниз к уголкам глаз. (Она называла их вороньими лапками своим тяжелым отрезающим языком.)

По словам матери Яэль, она была чудом. Только из-за морщин ее могли определить, как слишком слабую. Но они позволили ей пройти через ворота. Они позволили ей жить.

Она была старой, но сильной. Каждое холодное утро Бабушка поднималась вместе со всеми еще до рассвета. Она надевала деревянные башмаки, строилась в утреннюю шеренгу, где стояла под ярким светом и звездами на протяжении часов. Затем она следовала за остальными в распределяющий зал. Здесь ее пальцы перебирали многие вещи: золотые кольца, запачканные сажей платья, ботинки, от которых не появлялись волдыри. Все это принадлежало погибшим (или приговоренным к смерти). Вещи громоздились огромными кучами и перебирались женщинами из казармы номер 7, а затем разбирались жадными руками эссесовцев.

После долгого дня, утомительного пути назад (под еще большим количеством света от фонарей и луны) и супа из жухлых овощей и испорченного мяса, Бабушка садилась в углу своей койки. Ее карие глаза всегда были иссушены и застеклены, но она всегда находила в себе силы для улыбки, когда замечала украдкой поглядывающую на нее Яэль. Каждый из ее зубов был разного цвета. Они соединили в себе серость теней и черноту ночи. Некоторые из них были желтовато-белыми. Они напоминали Яэль старые клавиши рояля.