Волк в овечьем стаде - [11]

Я вновь задумался над тем, каким образом Остин был вовлечен в это дело. Он отговорился дружбой. Неужели Крис Девис был как-то связан с политикой? Я никогда о нем не слышал, но это ничего не значило. Я не знал многих влиятельных бизнесменов в Сан-Антонио. Тем более я не мог уследить за их родственниками, друзьями, и любовниками, и друзьями любовников.

Девис даже мог быть родственником Остина. Я вспомнил об их сходстве. Но было неловко задавать наводящие вопросы.

— Давай остановимся на двадцати, — прервал я его рассуждения. — Ты же знаешь, ему не придется отсиживать полный срок. Благодаря переполненности тюрем и вмешательству гуманных судей отсидка в тюрьмах Техаса чисто символическая. Двадцать лет могут обернуться двумя годами.

— Какая разница, — вздохнул Остин. — Как продвигается избирательная кампания? — поинтересовался он, переключаясь на другую тему.

Мы минут десять говорили о политике. Остин был слишком осторожен, чтобы предложить мне помощь, он всего лишь назвал людей, с которыми мне следует встретиться.

— Так нам не удастся быстро договориться? — бросил он, уходя. — Мне бы не хотелось быть в центре внимания. Тебе это привычнее.

— Я ценю это, — сказал я, вспомнив его яркую речь во время ареста.

Остин отклонил мою признательность. Это одолжение было слишком ничтожно для него. Мы попрощались у двери, и Остин заспешил по коридору, перекидываясь парой слов со знакомыми и заглядывая к друзьям в кабинеты. «Совсем как Элиот, — подумал я. — Вернее, как тень Элиота». Остин Пейли был почти не известен широкой публике, но имел большее влияние, чем многие общественные лидеры. Я был польщен его любезностью.

На политическом благотворительном вечере в конце недели я понял, что невидимые пальцы Остина проникли в мой карман и оставили, там нечто более ценное, чем деньги.

— Мне звонили из общества пожарников, — сообщил мне помощник по избирательной кампании, когда мы с ним уединились в укромном уголке. — Они хотят, чтобы ты произнес речь на следующем собрании. Думаю, мы получим их поддержку.

— Хорошо, Тим. Не знаю, почему пожарников заботит, кто будет окружным прокурором, но мне не помешают сторонники.

Мы с Тимом Шойлессом, моим помощником по избирательной кампании, не были друзьями. Годом раньше мы почти не знали друг друга. Его рекомендовали более опытные помощники. У Тима была маленькая рекламная компания, и он так умело повел дело, что у него оставалось много свободного времени, чтобы отдаться политике. Тут он был докой, чего не скажешь о юридических тонкостях моей работы, и это он постоянно подчеркивал в разговоре.

— Претенденту на кресло окружного прокурора не требуется особых способностей, — сказал он, качая головой. Тиму надо было самому баллотироваться. Он прекрасно смотрелся на фотографии: широкоплечий, крупные черты лица, белозубая улыбка. — Компетентность в уголовном праве, — продолжал он. — Вот и все. А кто, стремясь стать прокурором, объявляет, что слаб в юриспруденции?

— А твердый характер? — произнес знакомый голос рядом.

Я поразился, увидев Линду Элениз на политическом мероприятии. Она не переносила политику и работу обвинителя.

Линда была в платье, обнажавшем плечи. Ее глаза сияли.

Она выглядела усталой, но казалось, забыла обо всем в предвкушении драки.

— У тебя есть компромат на Лео? — спросил ее Тим.

— Я имела в виду профессиональную пригодность, — ядовито ответила Линда. — Честность. Пример, которому должны следовать подчиненные. Вот чего добился Марк.

— А, — отозвался Тим. — Да, несомненно. Но безупречное знание закона — вот что ценится избирателями. — Он снова повернулся ко мне. — В этом ты силен, но я не вижу, чтобы ты пользовался своим преимуществом. Мендоза может сколько угодно трезвонить о своей компетентности, тогда как ты можешь доказать это на деле. Тебе надо поскорее что-нибудь предпринять. Выдвинуть обвинение по крупному делу, с омерзительными подробностями. Выиграть, конечно, не дай Бог проиграть. Растянуть процесс, чтобы ты каждый день мелькал в газетах. У тебя наверняка есть на примете такое дельце.

Люди, узнав из телерепортажа, что полиция арестовала подозреваемого, желают видеть его в суде уже на следующий день. Они не осведомлены или отметают трудности судопроизводства — противоречивые заявления жертв, ложные или настоящие алиби, сами свидетели не без греха.

— Как ты считаешь, есть ли у меня шанс? — обратился я к Линде.

— Могу посодействовать, — усмехнулась она, казалось, Линда забыла о присутствии Тима. — Я подберу самого гадкого из моих клиентов и не стану защищать, а отдам тебе на растерзание.

— Отлично. А если дело обернется не в мою пользу…

— Я предложу ему роль кроткого ягненка, чтобы ты разорвал его на части, — закончила Линда.

Тим готов был поверить нашей импровизации, но он чувствовал, когда его дурачили.

— Хорошо, хорошо, — сказал он. Затем поднял палец. — Скажи мне, кто у тебя помощник в избирательной кампании? Так делай, что я говорю, хотя бы иногда, договорились? Слушайся меня, и мы сорвем куш.

— Я займусь этим, Тим, обещаю.

Он вскинул бровь в знак согласия, потрепал Линду по плечу и растворился в толпе.