Волк в овчарне - [3]
- А как же с амазонками-левшами, - пытливо спросил я. – Такими, что, обрезают себе правую грудь?
Отсутствие реакции на щипок и неудобный вопрос, похоже, разозлили моряка, потому что, вместо исчерпывающего ответа, я получил от него по носу.
Другие путешественники, что прибывали с ближнего и дальнего Востока, болтали невозможные вещи об Индии, в которой обычных коров считают святыми, так же о китайцах, знаменитых шелком и что у тамошних женщин ножки меньше, чем у малолетки, а естество у них расположено поперек. В это последнее я как раз не верю, то же самое говорят и про евреек, а это – что я неоднократно испытал впоследствии – это отъявленная ложь, к тому же антисемитская. Что же касается ножек, то действительно, у китаянок они малюсенькие (одну такую, законсервированную в бочке с уксусом, я видел лично), но деформированные и более паскудные, чем свиные копытца, что в жирный четверг[2] вешают в розеттинских кухонных дверях, чтобы отгонять злые силы.
Лично я в те времена ни в какие злые силы не верил, считая, что существуют только лишь злые люди, а сам дьявол – это всего лишь риторическая фигура.
O sancta simplicitas!
Ну ладно, зачем я стану забегать далеко вперед, когда еще толком свой рассказ и не начал.
Я и не отъехал далеко от своего города, когда мой Буцефал (названный так в честь жеребца Александра Македонского) захромал, испытывая с каждым пройденным метром страшные боли. Остановившись в оливковой роще, я осмотрел его копыто и бабку и заметил все признаки воспаления копыта. Оставалось только выругать дарителя, то есть моего доброго опекуна дона Филиппо, и дальше идти пешком, потому что быстро несчастная кляча, даже в качестве запасного коня идти не могла. В придорожном трактире я продал ее на мясо, а поскольку средств на приобретение нового верхового животного у меня было недостаточно, путешествие продолжил per pedes.
Перед вечером добрался до речушки, быстро журчавшей по камушкам, и, не желая мочить ног или снимать обувь, стал, будто канатоходец, перескакивать с камня на камень и быстро преодолел преграду.
- Браво, молодой человек! Сам Цезарь не сделал бы этого лучше. Правда, божественный Юлий продвигался в прямо противоположном, чем ты, направлении.
Я поднял голову и увидел говорящего эти слова.
Он совершенно не был похож на разбойника, похищающего таких как я юношей, чтобы продать их в Стамбул или в саму Александрию в гадких целях; наоборот, обладал всеми признаками человека мудрого и умеренного. Нельзя сказать, чтобы он был красив – о нет, его отличала буквально невероятное безобразие, которое, правда, вместе с добротой и разумом, освещавшим лицо изнутри, делали его почти что приятным на вид.
Можно сказать, что все в нем было либо слишком большим, либо слишком малым. Нос с размерами бердыша контрастировал с маленьким ртом, на первый взгляд слишком узким, чтобы проглотить какую-либо пищу кроме мамалыги. Глаза у него были огромными, совиными, а вот уши – опять-таки – столь маленькие, словно взятые напрокат у ребенка. Из слишком длинных рукавов камзола высовывались его ладони, тоже исключительно мелкие, никак не соответствующие крепким плечам, способным сопоставиться лишь со ступнями, подходящими для семимильных сапог. Прибавим к этому покатую спину, слегка приподнятое правое плечо – и получим практически полную картину. Ой, нет! Я позабыл о волосах! Так вот, у путника-одиночки их совершенно не было. Это же относилось и к ресницам, бровям, бороде, а еще, в чем я должен был убедиться впоследствии, к интимным районам. "В каком-то смысле я словно лягушка, - пояснил он тогда, реагируя на мое замешательство, - только лягушка твердая".
Но в отличие от осклизлых земноводных, покрывающая его кожа была свежей, здоровой, замечательно загоревшей под солнцем, что не позволяло определить возраста ученого мужа. Из последующих личных высказываний следовало, что ему должно быть, как минимум, семьдесят лет, хотя иногда в голове проскальзывало, что он гораздо старше. О битве при Лепанто он рассказывал так, словно наблюдал за ней, стоя рядом с доном Хуаном Австрийским; но столь же подробно описывал последний штурм Константинополя в 1454 году, а ведь люди (исключая библейских патриархов) по 200 лет не живут. В его непропорциональном, сморщенном теле скрывались дух и физические возможности юноши, способного поспорить с многими людьми, вполовину младшими его.
Понятное дело, обо всем этом я пишу через много лет, узнав il dottore лучше, чем какого-либо иного человека, хотя иногда у меня создавалось впечатление, будто я его вообще не знаю. В конце концов, ни я, ни кто-либо из посторонних людей не открыл его личного имени, словно бы этот ученый муж не был в детстве Джанни, Беппо или bambino, не носил он и прозвища, которым его могли бы призывать женщины или ругать соперники… Il dottore – и этого должно было хватить. Думаю, именно так его вызовет и архангел на Страшный Суд.
