Волк в бабушкиной одежке - [27]

— Что с тобой? — прожевывает Берю.

— Со мной то, что я усекаю неслыханную вещь, сын мой.

— Какую именно?

— Мы не во Франции!

Его Величество Худощавый разражается таким смехом, что выплевывает меж фальшивых сломанных зубов кусок окорока. По стене расплывается значительная нашлепка.

— Не во Франции?

— Нет, Толстый. И я не удивлюсь, если мы в Германии!

— Эй, Сан-А, а может, на твою тыковку все еще действует снотворное?

— Точно говорю! Наш искусственный сон был значительно дольше и глубже, чем мы думали. Они перевезли нас в окрестности Франкфурта.

— Что?

— Посмотри на обертки мясопродуктов.

Он разглядывает и пожимает великолепными плечиками.

— Согласен, ну и что это доказывает? Кто-то мог им привезти все это из Германии. Ты думаешь, Тонио, нельзя приволочь оттуда колбасы? Я вот каждый раз, проезжая через Лион, покупаю сосиски. А свежие сосиски — продукт деликатный, не любят перевозки.

Я обрываю его, как обрывают надоевшую нитку.

— Соображайте, ребята: пиво тоже немецкое! Шоколад! И хлеб не похож на тот, что клюют в Париже! Потом еще моя попытка телефонного разговора. Ответила мне телефонистка, но живет она не в Воскрессоне, даю голову на отсечение! Еще: у наших тюремщиков в загашнике были только немецкие деньги. Это меня удивило! У всех трех! Ничего, кроме немецких марок, а? И мебель в этом бараке, вам что, она кажется французской?

Тут уж они заколебались, и Толстый стал чавкать медленнее. Он встает и подходит к окну. Мы находимся в парке. Больше пока сказать нечего. За окном сосны; тоже ничего особенного.

— Надо выяснить! — решает Берю. Он прячет одну плитку шоколада в карман, другую — в рот и выходит.

Я решаю сопровождать его.

Поместье, где мы находимся, весьма велико. Оно занимает по меньшей мере три гектара леса. Перед фасадом простирается широкая эспланада, поросшая сорняками. Пересекая ее, попадаешь в аллею, задуманную для верховых прогулок, но заброшенную и ставшую тропою джунглей. Через двести метров мы выходим к чугунной решетке. Старый колокол с оборванной цепью тихо раскачивается на ветру.

За решеткой проселочная дорога. Только мы хотели открыть ворота, слышится шум мотора, и мы прячемся за куст. Это почтальон. Он проезжает на черном мопеде, гордый, как синяя борода. На нем немецкая форма.

— Теперь ты убедился, святой Томас?

— Что за история! — выдыхает Его Невежество. — По какому праву эти дерьмаки нас экспроприировали? Им повезло, что они подохли, потому что шуточки в таком духе я, Берю, терпеть не могу! Что теперь петрить будем?

Я рассматриваю его. Он не очень-то хохо, наш Ужасный. Вообще-то Толстый не приносит больших доходов муниципальным баням, но иногда ему случается смачивать сопатку и дважды в неделю бриться. Сейчас же он нисколько не чище мусорного бака. А я выгляжу немногим лучше. Да, «отдохновение» в подвале не прибавило реноме французской полиции.

— Надо немного почиститься, — решаю я, — и сваливать. Нет смысла из-за этой истории устраивать тарарам в Германии. Четыре охладевших туши на полу — это слишком, будет скандальчик, если коллеги установят, что эта охотничья сцена — из моей жизни.

— Что ты называешь «немного почиститься»? — спрашивает Маус.

— Побриться, принять душ, если таковой имеется.

— Побриться — согласен, но душевую лейку, добрый человек, ты можешь применить как терку для сыра! Когда идет дождь, и некуда деться, тут не уклонишься от полива, но создавать его себе самому — дево ферсональное!

В этой старой усадьбе нашлась ванная комната. Мои двое приятелей любят воду только для разбавления рюмки перно, и мне не трудно их уговорить пропустить меня вперед. Я делаю генеральную приборку от релингов до ватерлинии, затем хватаю электробритву и стригу газон.

Заканчиваю эту деликатную операцию, когда в дверь начинают барабанить. Это возбужденный Пинюш устроил тарарам. Я выключаю мотор и интересуюсь, в чем дело.

— Заметь себе, что появился вертолет, который явно хочет приземлиться на эспланаде! — говорит он.

Я галопирую к окну и действительно вижу кокоптер на высоте около двухсот метров.

Нет сомнения: это маленькие друзья усопших. Что делать? Смыться? Слишком поздно. Мы на чужой территории. Они обнаружат трупы и предупредят местный курятник. Я принимаю решение, быстрее, чем глазом моргнуть. Я, дети мои, человек, который заменяет электронный мозг, если в сети происходит короткое замыкание.

— Быстро убираем трупы! — рычу я.

— Куда их девать?

— Спустить в подвал, там они лучше сохранятся.

Надеваю чистую рубашку, которая, по счастью, нашлась в соседней комнате, и помогаю моим бой-скаутам, в то время как аппарат садится на газон. Деликатная операция из-за колючей ежевики, потому что, как заметил Берю, «вегетативные здесь раскошественные».

Каждый из нас хватает по телу за копыта и тянет их в подвал. Берю успевает сделать две ходки. Закапываем тела в кучу угля, и, из предосторожности, я еще запираю дверь на ключ.

Слышен зов сверху.

— Вляпались! — шепчет Берю. — Мертвяками занялись, а не оружием. У нас даже зубочисток нет для обороны.

Я оглядываюсь: зажаты! Грязные и бородатые морды спутников подсказывают мне идею.

— Вперед! — подбадриваю я их.