Волхов не замерзает - [29]

— А ты блудливый Козел шелудивый, хромой и носатый, черт полосатый! По радио брешешь, трепливый язык чешешь.

Припадая на ногу, Козел с мочальной бородой заблеял: «Бе-е, бе-е-е…»

Распотешили ряженые, насмеялись кривичане вволю и опять пошли танцевать. И вдруг как взрыв:

— Листовки! В сенях понакиданы…

Местные переполошились, побежали смотреть. Петух и Медведь заиграли громче. Из сеней молодые хозяева вернулись притихшие, встали у лампы, погрузились в чтение. Слышался шепот:

— Кто ж подбросил?

— Эти самые, кому иначе? Должинских работа.

— Эй, ряженые, вы принесли?

Медведь поднялся, развел лапы:

— Вот чудаки! Мы из избы не выходили.

— Если и вы, никто не продаст, — ответила девушка. — Мы что в тюряге, ничего не знаем. Где сейчас фронт проходит? С Москвой, с Ленинградом что?

Уже было не до танцев: завязался разговор. Кривичане все упрашивали: еще и еще расскажите.

На обратном пути свернули в избу Михаила Алексеева. Только запели: «Коляда молода у Михайлова двора…», Медведь махнул рукой:

— Дайте поговорить с хозяйкой, обождите в сенях. — Ряженые вышли. Медведь снял меховую шапку: — Я Немков Александр. Мне бы с мужем свидеться надо.

Женщина ответила было, что и сама не знает, куда он девался, но тут из-за печки вышел человек могучего сложения, брови с изломом, взгляд строгий.

— Здорово, Немков. Случайно я здесь. Флаг сельсовета спрятал, понимаешь, а немцы нашли. Теперь обещают меня вздернуть… Так и Васькину скажи: скрываюсь я за деревней….

Саша вошел в темную избу осторожно, стараясь никого не разбудить. Но мать не спала, дожидалась, пока он ляжет.

— Васька Егоров опять приходил. Спрашивает: «Где бывает Лександр, кто к ему ходит, куда Анна ездиет?..» С чего он зачастил?

— Делать ему нечего.

Бабка Нюша вздохнула.

— Ох, не к добру! Нейдет сон.

Слезла с печи, присела у сына в ногах.

— Ты не сердись, что я тебе скажу… Пусть Паша… люблю его, ну, ты знаешь… пусть он пока к нам не ходит…

Саша даже приподнялся:

— Да что ты говоришь, мать? Захлопнуть дверь перед Павлом! На такую подлость Немковы не пойдут. Слышь, не пойдут Немковы! Не плачь… Знаешь, что Павел сказал? «В Должине, — говорит, — у нас маленькая крепость среди болот…» Так эту крепостцу сдать…

Мать прерывисто вздохнула: знала же, что так ответит, — чего лезла? Горя-то, горя, тревоги-то — не избыть…

Днем пришел Васькин. Под крышей висела старая коса — условный знак, что в избе посторонних нет. Словно из-под земли появился староста. Поворачивать оглобли было поздно.

— Немков Александр Иванович здесь живет?

Бабка не растерялась:

— На гумне, — прохожего этого она и в глаза никогда не видала. — Ступайте туда.

В риге раздавались мерные удары, цеп мелькал непрерывным кругом над головой Немкова.

Саша даже похолодел, когда увидел, что вслед за Васькиным по двору неторопливо идет староста.

— Эй, Лександр, выйди…

Саша, сдержанно поздоровавшись с Васькиным — как здоровается с незнакомым человеком слегка удивленный хозяин, — вышел.

— Кто это? — спросил староста, кивнув на Васькина.

— Человек, не видишь, что ли?

— Не зубоскаль! Эй, господин хороший, покажи свои документы.

— Это, по-моему, учитель из… Эх, Егоров, стараешься все? Много ли тебе платят?

— Ладно.

Староста еще потоптался, ушел.

…А среди ночи раздался стук в дверь. Настойчивые, сильные удары. Топот ног в сенях. Племяннице Сашиной спросонок зябко и страшно. Внучка прижимается к бабушке. Та крестится, шепчет молитву. Чужие люди без спроса роются в вещах. Что они ищут?

Почему ругаются? Дядя Саша спокойно спрашивает:

— Да что потеряли? Может, помогу искать? — И уходящему старосте весело и спокойно: — Оставайся, Василий Егорыч, самоварец поставлю. Учитель тот, жалко, ушел — хороший человек оказался, вот бы потолковали…

Что переживает Васькин — о том на его лице не всякий прочтет: только брови стиснет, только так вот, молча, зашагает из угла в угол. После бессонной ночи голос слегка осип:

— Тайник хороший устроил! Как искали, а не нашли! И все ж явку придется менять…

У Павла привычка: собрался в путь — не задерживайся, простился — и в поход. А в этот раз медлил почему-то. Обеими руками долго держал руку друга:

— Понял, Саша? Сейчас главное — выждать. И крупные армии отступают. Ты здесь самый сильный, береги товарищей…

А утром уже все село знало: Немковых обыскивали. У бабки Нюши все из рук валилось, гремели горшки. Любопытных выпроваживала. Саша поглядывал исподлобья; свесив волосы над гитарой, тихонько перебирал струны:

Поговори-ка ты со мной,

Подруга семиструнная…

ДОРОГИ И СРАЖЕНИЯ

Дороги проходят через разбомбленные города, выжженные села, где-то обрываются, перекопанные траншеями, — дороги, чье назначение соединять народы и страны.

По дорогам гонят мужчин, женщин, детей, гонят в овраги на расстрел, в концлагеря на медленное умирание, на чужбину, где ждет их участь рабов. Повсюду кордоны, полицейские посты, патрули. Рыщут, ловят, охотятся за людьми. Опасны дороги.

На стенах и столбах расклеены приказы. Чернеют орлы с хищными горбатыми клювами, со свастикой в когтях. За каждого выданного партизана власти обещают землю, корову, освобождение от налогов.

Павел постоит, посмеется над тяжелым слогом объявлений: «Ни языка нашего, ни души не знают…» Двигается дальше, на юг.