Волхов не замерзает - [18]
«Ведь были ж схватки боевые…» Где-то они теперь идут, боевые схватки? Когда будут брошены главные силы, о которых говорит Павел Афанасьевич?.. Кто подбросил листовку в классе? Конечно, мой…»
В конце урока очередной рассказ из русской истории.
Истории теперь нет, ее заменило церковное пение.
Ребята приготовились слушать Нину Павловну: кто подпер щеки ладонями, кто положил подбородок на кулачок, кто прижался к соседу.
Учительница сложила накрест руки, облокотилась на стол:
— У заберегов, возле кремля, зимой чернеет узкая полоска воды. И над ней легкий парок подымается. Весь Волхов помертвел, льдом его сковало, а тут шумит, переливается водица. — Нина Павловна прикрыла глаза.
Давным-давно это было… Отправились новгородцы в Византию и Данию торговать пушниной, пенькой. Ушла в поход новгородская дружина. Рыбаки подняли паруса — ушли на Ильмень. Остались в Новгороде только жены с детьми, только старые да малые.
— Как у нас…
— Как у нас… Прослышали про то степняки-разбойники. Саранчой прилетели на коротконогих гривастых конях. Чисто поле красной пылью покрылось. Солнце потемнело. Звериный посвист у самых стен городских.
Не испугались женщины-новгородки. Не бывает страха у матери, когда детям грозит смерть. Поднялись на башни, на стены кремлевские. Льют оттуда воду горячую, смолу кипящую, бросают камни на вражье войско. Много злодеев от женских рук полегло, а все ползут и ползут. Тараном ворота сшибают, топорами рубят.
Ворвались на вечевую площадь, рассыпались по улочкам. Бесчинствуют. Тащат на арбы бархат и ткани шелковые, ларцы с жемчугом и самоцветами. Полонили степняки девушек-красавиц, к седлам привязали. А детей с кремлевского берега побросали в Волхов.
Взбушевалась река от такого злодейства…
Тут вернулось войско в Новоград. Скрестились в страшном звоне мечи. Бились три дня и три ночи. Отомстили новгородцы степным ордам. И с той поры Волхов не замерзает, не дает льдам сковать его кровь новгородских младенцев…
Более семисот лет назад орды Батыя полонили русские земли. Одна Новгородчина оставалась свободной. Этим захотели воспользоваться немецкие рыцари и шведы; они решили завоевать земли Господина Великого Новгорода.
Нина Павловна смотрела ясно и строго. Голос, вначале ровный и тихий, звучал все сильнее:
— То не тучи заслонили красное солнышко, то не гром прокатился по лугам и дубравам, заглушил звон топоров, песни люда простого. Из страны разбоя пришли рыцари, в железо одетые, спесивые и жестокие. Не сдержала душегубов стража приграничная. Застонала Русь…
И детские глаза, уже видевшие ужасы войны, представили себе, как давным-давно, в глубокую старину, эти же земли обагрились кровью, как дымились сожженные села.
В голосе учительницы печаль и горечь:
— Смутно, тяжко на сердце. И не горе его сушит, а бесчестье и обида. Топчут поганые землю святую. Измываются вороги над пахарями вольными, над умельцами городскими. Многие города полегли. Только славный Новгород добрым витязем стоит. А уж корабли врага в Неву вошли, воды чистые поганят…
Слушают дети про то, как собрал Александр-князь дружину, и светлеют их лица, яснеет взор. Будь на месте дружинников, и они бы так ответили, как ответили ратники храбрые:
«Не простим врагу!.. Кони наши быстры, пики наши востры, стрелы наши метки. Щитом закроем землю родную, защитим стариков, деток малых и жен. Вынем-ка мечи булатные! Веди, князь, на ворогов!..»
Теплеет на душе ребят. Молодо звенит голос учительницы:
— Выглянуло солнышко. Взошли зори багровые. Волной хлынула сила русская. Загудело поле бранное. Заискрились молниями булатные мечи, зазвенели доспехи ратные. Стон пошел по-над синей рекой. В самый стан врубились воины новгородские, а над ними — походный стяг по ветру полощется… Много тогда на приневской земле вражьей силы полегло. Остальные взмолились, к милости новгородской обратились. И сказали им дружинники храбрые: «Хватит вам слезить матерей, хватит вдовить жен молодых, хватит сиротить малых детушек! Не дадим в обиду землю русскую!..»
Прекрасные ребячьи глаза!..
Дети слушают, позабыв про тяжкий труд, свалившийся на их плечи, про ранние заботы, про обидную, рабскую жизнь.
Дверь неожиданно распахнулась.
На пороге стоял урядник. Лехины глазки в отечных мешках перебегали с учительницы на перепуганных детей.
— Красно говоришь, Нина Павловна. Все слышал…
— Зачем же за дверью? От подслушки я и ребят отучаю.
— А ты не смейся. Я сюда не шутки шутить пришел… — Урядник сделал несколько шагов к учительнице.
Нина Павловна побледнела. Голос ее звучал по-прежнему спокойно, с холодной насмешливостью:
— И все-таки, Алексей Яковлевич, ко мне в класс за двадцать пять лет никто подобным образом не врывался. Я ничего плохого ученикам не внушаю: рассказываю о прошлом русского народа.
— Вот оно, прошлое это, где сидит. — Леха с ожесточением ударил ребром ладони по жирному загривку. — Вот она, эта история! — И он потряс розовым листиком. — Это — работа? — Рыскающие глаза обвели класс. — Распущу школу. Дороги пойдете строить. В лагеря загоню! — Он упивался властью. К тому же никак не мог простить, что Немкова и эта вот учителка обвели его вокруг пальца: «батраки» подлечились, да и скрылись неизвестно куда. — Отвечайте: кто наклеил листовку на школу?
