Волга впадает в Гудзон - [60]

— Ладно… — Регина еще раз зло оглядела Аркадия с головы до ног. — Времени, на то чтобы заехать к тебе, все равно нет. Повтори, будь добр, последовательность своих действий!

— Я тебе что, Жук, что ли? — Он все-таки обиделся. — Ни тупостью, ни провалами в памяти пока не страдаю!

— Кажется, ты решил со мной препираться? — спокойно поинтересовалась она.

— О господи… — Шварц махнул рукой. — Да там и последовательности как таковой нет… Жду тебя в роще с включенным движком — что тут повторять?!.. Далее — на объездную дорогу позади деревни, затем — в сторону Владимира, затем разворачиваемся примерно на тридцать третьем километре и…

— Достаточно! — Она кивнула и двинулась наконец в прихожую. Аркадий спустя секунду поплелся за ней. Сердце у него тоскливо сжалось. «Скорей бы все осталось позади!» — подумал он.

Единственное свидетельство осени — ранние сумерки — уже потихоньку сгущались в тот момент, когда Шварц и Голубинская, выйдя из подъезда Регининого дома, двинулись к покорно ожидавшей их серой «тойоте». Вскоре машина, почти бесшумно заурчав движком, плавно тронулась с места и покинула просторный двор элитного дома. Мужичок в серой кепке и затрапезном плаще, возившийся под задранным капотом одной из иномарок, стоявших на парковке, которого ни Аркадий, ни Регина не заметили, а если и заметили, то не обратили внимания, проводил «тойоту» безразличным взглядом. Но едва она выехала из двора, поведение его резко изменилось.

Неведомо откуда в руках у мужичка появилась маленькая рация. Резко захлопнув капот, он нырнул в машину, мотор которой сразу же заработал. Единственное, что можно было расслышать между хлопком капота и урчанием мотора, несколько брошенных им слов:

— Всем внимание! Объекты выехали, думаю, стартуют сегодня…

Впрочем, слышать даже эти слова было на самом деле некому. На тот момент, когда произошел данный незначительный на вид эпизод, двор оказался абсолютно пуст — что, разумеется, не ускользнуло от Севы Голованова, передавшего упомянутую информацию ожидавшим ее оперативникам…

Операция началась гораздо раньше, чем ее планировали не подозревавшие об этом Голубинская и Шварц.

16

Валерий Померанцев посмотрел на часы, затем, наверное уже в десятый раз, в конец улицы и, махнув рукой на перспективу дождаться автобуса или троллейбуса, покинул остановку. Опаздывать на встречу с Марушевым было ни в коем случае нельзя: единственное, что еще оставалось в его агенте от бывшего офицера, — почти болезненная пунктуальность. Обнаружив, что Валерий задерживается, Марушев вполне мог, выждав минут пять, подняться и уйти, даже не допив свое пойло, которое в этом, с позволения сказать, кабачке выдавали за пиво…

Так уж сложилось, что со своими лучшими агентами Валерий, ничего не делая для этого преднамеренно, не первый год встречался в одном и том же месте, на отдаленной московской окраине, — в чудом сохранившейся еще с советских времен в своем первозданном виде пивнухе. Время перемен отчего-то не коснулось заведения, не сменившего даже обшарпанную, писанную маслом вывеску «Пиво — воды» на более симпатичное название. «Вод» там, разумеется, отродясь не было, а пиво как разбавлялось лет тридцать назад водой из-под крана, так и продолжало разбавляться.

Валерий подозревал, что и застывшая, словно муха в янтаре, в возрасте «за сорок» буфетчица Катя с ее когда-то белым халатом, тоже работала здесь с момента открытия забегаловки.

В «Пиво — воды» он все-таки слегка опоздал: по своим часам на одну минуту двадцать секунд, по местному будильнику, водруженному Катей на стойку, — аж на две с половиной. К счастью, о чем-то глубоко задумавшийся над нетронутой кружкой пива Марушев этого, видимо, не заметил и даже слегка вздрогнул, когда Валерий оказался возле его столика.

— Привет, Служивый. — Померанцев широко улыбнулся, опускаясь на подозрительного вида засаленный стул напротив своего, пожалуй, самого ценного агента и называя его, как и положено, не по имени, а кличкой, присвоенной в самом начале их сотрудничества. Кличка Служивый была удобна еще и тем, что на кличку не походила, вполне могла сойти для постороннего уха за распространенное обращение.

Марушев молча кивнул. Он вообще был большим молчуном, в чем Валерий убедился в свое время — когда во время одного из расследований тот попал в поле зрения Генпрокуратуры. Собственно говоря, вина его была тогда скорее косвенной, и Померанцеву самому в голову бы не пришло привлечь Служивого к сотрудничеству на столь хлипком основании. Марушев предложил себя в агенты сам, промолчав два допроса подряд, на третьем, рассеянно выслушав очередную предъявленную ему порцию доказательств, он наконец открыл рот. Но не для того, чтобы признать правоту следователя, а как раз для того, чтобы предложить себя на будущее в качестве осведомителя. Почему?

После долгих размышлений Померанцев для себя сделал вывод: это был для Служивого хоть какой-то способ зацепиться за жизнь, которая для бывшего офицера исключительно в его профессии и состояла, после того как его за пьянство исключили даже из нелегального офицерского объединения. Пить он с того момента практически перестал, но, когда бывшие друзья-коллеги вновь начали кучковаться, как определил это Марушев, участвовать в их играх отказался, хотя общения с ними не прекратил. Жил Служивый, успевший пропить свою отдельную квартиру, в коммунальной комнате, жил бобылем, вызывая жалость всех, кто знал его когда-то блестящим офицером, храбро воевавшим в годы первой чеченской…