Волга - [12]

Дело в том, что за Саратовом началась бедность. На любой сельской пристани, к которой корабль причаливал на пути в Астрахань, во время швартовки происходила драка между торговцами, нередко с участием милиции. К моменту схода пассажиров на берег у кромки воды можно было наблюдать картину, какую и теперь видишь на выходе из аэропорта Сочи или вокзала в Феодосии: туристов буквально рвали на части торговцы - русские, калмыки, корейцы. «Скажи мамочке, пусть купит для тебя декоративную тыквочку!» - гаркнула мне в ухо миловидная тетка, крашенная пергидролем. Горящие глаза, сутолока - это обыкновенно продолжалось минут пять, пока теплоходники удовлетворяли свои сувенирные потребности. Потом от гостей из столицы, как по свистку, отстают - и им дается час для купания и лежания на раскаленном, обжигающем ступни песке. А затем, ближе к отплытию, на пристань выходят совсем оборванные, черные от уличного загара босые дети и совершенно изумительно танцуют на теплых досках причала под аккордеон. Не приученные к таким зрелищам столичные жители оставляли свои копейки в выставленном картузе на удивление редко - очевидно, принимали все происходящее не за жест достойной нищеты, а за номер культурной программы.

Волгоград, вопреки названию, находится не на берегу, а в сорока минутах езды от речного порта Волжск. Юные жители этого пригорода, выстроившись в две неровные шеренги вдоль дороги, за короткий путь от пристани до автобуса умудрились несколько раз попросить у меня закурить, а при отбытии транспортного средства смачно заехать в его лобовое стекло перегнившим корнеплодом.

Сам город потрясал даже взрослого, не говоря уж о детях. Что там улицы Нижнего и особнячки Саратова, музеи Самары и переулки Углича, - такой монументальности, как на Мамаевом кургане, московские мальчишки не видели даже на Красной площади. Еще нам безусловно повезло с гидом: местный студент-историк, летом подрабатывавший экскурсоводом, дело свое знал туго и отношение ко всему имел неравнодушное. Его подробную и красочную экскурсию я буду помнить всю жизнь. К сожалению, с тех пор я ни разу не бывал в Волгограде, однако на основе тогдашних воспоминаний смею заключить, что о памятниках Сталинградской битве советская власть даже в период своего окончательного разложения заботилась так, как не заботятся сейчас ни об одном военном мемориале в мире. Мамаев курган оправдывал все - и мрачные пятиэтажки в центре, и отсутствие архитектурных достопримечательностей. «Здесь вся земля до сих пор “звенит”», - сказал на прощание экскурсовод.

Разрушенный войной Волгоград оставался городом пусть мрачной, но живой памяти о прошлом. Астрахань на его фоне казалась вымершей. Первый, кого мы увидели, - полуголый персонаж, перевесившийся через борт помойного контейнера с надписью «Уникум». Висел он вроде бы недвижно, но, подкравшись поближе, я удостоверился, что он жив и перебирает руками в мусорном баке. Несмотря на сорокаградусную жарищу, пляжи были совершенно пусты: местных жителей, похоже, всерьез напугали холерой. На пути к базару (куда в первую очередь идет турист из Москвы? правильно, на рынок, за знаменитыми помидорами размером с голову младенца) нам встретились в общей сложности человек пять.

Но на базаре было так людно и шумно, что, казалось, посреди молчания кто-то вдруг включил через динамики запись гула толпы. У входа стояли согбенные, совсем уже древние старухи, просившие подаяния, - и здесь уж ни у кого из туристов вопросов не возникало, вся помидорная сдача перекочевывала в морщинистые руки несчастных старух. «Нищие, - думал я тогда, - в городе по соседству с Мамаевым курганом, хранящим память о защитниках страны Советов. Положивших жизнь и молодость на то, чтобы такого не было никогда».

Путь обратно. Экипаж

Практически сразу после разворота судна в сторону Москвы жизнь на борту, как по команде, замерла. Партийный ветеран, тихо бубнивший каждое утро свою политинформацию по бортовому радио, теперь целыми днями спал в каюте. «60 лет Октября» уже не останавливался в городах, предпочитая им «зеленые» стоянки - к радости детей, которых больше никто не обязывал выполнять утомительную культурную программу. Стюардессы сняли с себя подобия улыбок, которые прежде постоянно носили на лице. Как-то утром, проходя по верхней палубе, я застал старпома лежащим без движения на полу после ночной вахты - и я бы поверил словам стюарда, что дяденька утомился всю ночь вести корабль, если бы не ощущал исходивший от дяденьки запах мощностью в триста лошадиных сил. Кстати, из разговоров взрослых я знал, что алкоголь из судового бара исчез - его, очевидно, сбывали на пристанях; впрочем, если спиртное пускали «налево» с соблюдением приличествующей тайны, то продукты питания боцман грузил в подъезжавшие моторные лодки вполне открыто. И даже если шикал на малолетних свидетелей его хозяйственной деятельности, то делал это не строго, что называется, для порядка. Затихла самодеятельность, в кинозале стали показывать откровенный шлак; даже дискотеки заметно обезлюдели.

Завтрак, обед, купание, ужин; завтрак, обед, купание, ужин… Навидавшееся видов, прокаленное судно плыло, унося академиков и директоров столичных продмагов с их семьями из настоящей России в другое государство - Москву. Расслабленные и поздоровевшие представители уникального класса - советской буржуазии - предпочитали не вспоминать ни о танцующих нищих детях, ни об астраханских старухах, ни о роющихся в помойках бичах, ни о плавающей кверху брюхом рыбе вблизи промышленных центров; разговоры об этом считались дурным тоном среди отдыхающих, а у членов экипажа вызывали отношение раздраженно-равнодушное. Им, впрочем, уже все было до лампы, лишь бы рейс поскорее закончился.