Вольфганг Амадей. Моцарт - [97]

   — Вы, дорогой друг, завоевали вашей оперой сердца венцев, добились прочного признания, за которое вам пришлось долго бороться. Пусть счастливое, гордое чувство победителя станет залогом новых прекрасных произведений! Я поднимаю этот бокал шампанского и пью за вашу удачу. Ура нашему маэстро Вольфгангу Амадею Моцарту!

Гости поднимаются с мест и осушают бокалы за героя торжества. Какое-то мгновение всем кажется, что сейчас он скажет ответное слово. Но он садится, погруженный в свои мысли...

Когда барон приглашает гостей пройти в салон, Моцарт торопится к роялю, разминает пальцы, а потом наигрывает и напевает первую часть из написанной для Алоизии арии «Примите мою благодарность...». А потом начинает импровизировать на тему этой дивной мелодии. Это пёстрая череда раздумчиво-серьёзных или элегически-мечтательных, иногда шутливо поддразнивающих, а то и заразительно-весёлых вариаций заставляет слушателей млеть от восторга.

— Примите, любезный хозяин дома и уважаемые гости, этот скромный знак моей благодарности, — тихо произносит Моцарт. — Я музыкант и свои чувства могу выразить только через музыку.

Барон Вальдштеттен с чувством пожимает ему руку. Пока Францль сервирует кофе для гостей, в салоне возобновляется оживлённая беседа, бразды правления которой берёт на себя Гайдн, как никогда расположенный сегодня к острому словцу и саркастическим замечаниям. Моцарт старается ему в этом не уступать и рассказывает истории до того забавные и пикантные, что дамы смеются до слёз. Особенно графиня Аврора, которая, будучи словно под арестом в далёком гарнизоне, где служит её зять, совсем отвыкла от острословия столичных салонов — кажется даже, что она помолодела на глазах.

Едва наступает пауза, неминуемая в самом оживлённом застолье, как Моцарт поднимается и просит хозяина дома извинить его: им с Констанцей, к сожалению, пора покинуть общество дорогих его сердцу людей. Он обещал барону Ветцлару принять участие в торжестве, которое тот устраивает для всех, кто причастен к постановке «Свадьбы Фигаро». Причина уважительная, и барон сердечно благодарит Моцарта за его визит. Слуга Францль провожает Моцарта и подаёт знаменитому гостю кармазинно-красный плащ со словами:

   — Позвольте и мне, господин фон Моцарт, сказать вам кое-что на прощанье.

   — Прошу вас, не смущайтесь.

   — Я вчера тоже был в опере. Поверьте, я никогда не был так счастлив от театрального представления. Вы своим «Фигаро» обессмертили наше сословие на все времена. И я благодарю вас за это от чистого сердца. Примите, пожалуйста, от меня этот маленький лавровый веночек в знак моего уважения и почтения.

При этом у старого слуги появляются слёзы на глазах.

   — С удовольствием, Францль, — говорит Моцарт, принимая венок. Он тоже растроган. — Эта награда будет одним из самых дорогих для меня подарков — ведь я получил его из рук порядочного и честного человека.

Часть четвёртая ТРАГИЧЕСКИЙ ФИНАЛ

I

После постановки «Фигаро» слава Моцарта в зените. Этим летом в Вене только и разговоров что о нём. Билеты в театр идут нарасхват. Они распроданы на много дней вперёд, и нет ни единого представления, когда по крайней мере половина всех номеров не бисировалась бы. Пока император не запрещает эти повторения на бис, поскольку для певцов они в таком количестве непосильны.

Но осенью в опере новая постановка, «Cosa rara» — «Редкостное дело», — испанца Мартина, в своё время благородно уступившего пальму первенства своему коллеге Моцарту. Успех сенсационный! Заслуги либреттиста Да Понте опять несомненны...

Как-то О’Келли приходит к Моцарту с поникшей головой. И когда тот спрашивает, почему у певца такой потерянный вид, он слышит в ответ:

   — Ах, Моцарт, я к вам с тягостной вестью. «Свадьба Фигаро» снята с репертуара.

Моцарт молча поднимает на него глаза, не меняясь в лице. Но сразу заметно, как это известие его поразило.

   — Почему же её сняли с репертуара? — с усилием выжимает он из себя.

   — «Свадьбе» предпочли «Редкостное дело» — она якобы пришлась венцам больше по вкусу, — с горечью говорит О’Келли.

   — Ах, вот оно что! — На губах Моцарта появляется насмешливая улыбка. — Мартин-и-Солер милый человек. И музыка у него приятная, местами она действительно хороша, но через десять лет ни о нём, ни о ней никто не вспомнит.

Некоторое время Моцарт молчит, совершенно уйдя в себя, а потом снова обращается к О’Келли:

   — А что станешь делать ты, мой незабываемый Базилио? В опере Мартина партии для тебя нет.

   — Вернусь в Англию.

   — В Англию... Счастливец! Если бы я мог поехать вместе с тобой!

   — Так поедем же, маэстро. Англия примет вас с распростёртыми объятиями.

Мысль привлекательная, есть над чем подумать. Как говорится, и хочется и колется.

О’Келли с жаром уговаривает его, уверяет, что он вместе со своим земляками Эттвудом и Сторэйс отлично подготовят почву для концертной антрепризы Моцарта в Англии, но Вольфганг Амадей, теперь уже человек многоопытный, заранее видит, с какими трудностями придётся столкнуться. Услышав имя Эттвуда, он сокрушённо спрашивает:

   — Что? Томас, мой любимый ученик, тоже хочет оставить меня?