Вольфганг Амадей. Моцарт - [50]

Озабоченное лицо Вольфганга озаряется улыбкой, когда Наннерль приносит ему букетик цветов и привет от Резль.

— Как поживает малышка? — спрашивает он.

   — У неё всё в порядке, но она очень переживала из-за твоей болезни. Между прочим, её матушка тоже интересовалась тобой и спрашивает, не пришёл бы ты к ним в гости послушать, как поёт Резль. Стоит ей учиться пению или это пустое? Твоё мнение для неё всё.

Ни одно лекарство не принесло бы такой пользы, как это приятное известие.

День ото дня физическое состояние Вольфганга улучшается, и не проходит недели, как он уже готов нанести визит семье Баризани.

Служанка указывает ему, как пройти в музыкальный салон. И тут же появляется хозяйка дома, полноватая блондинка с выразительным волевым лицом, а за ней её младшая дочь Тереза, чуть-чуть покрасневшая, встретившись с ним глазами.

   — Я рада видеть вас в нашем доме, месье Моцарт, — приветствует его госпожа фон Баризани. — Мы огорчились, услышав о вашей серьёзной болезни. Слава Богу, всё хорошо кончилось, а то мало ли какие у таких простуд бывают последствия. Я пригласила вас потому, что очень считаюсь с вашим мнением. От вашей сестры вы, наверное, слышали, что моя дочь Тереза имеет влечение к музыке, причём это в равной степени относится как к игре на клавире, так и к пению. Я желала бы услышать из ваших уст, достаточно ли у Резль таланта, чтобы продолжить обучение под руководством опытного наставника. Мне хотелось бы, чтобы суждение это было беспристрастным и чтобы никакие посторонние мотивы не принимались во внимание.

   — Ваша просьба, мадам, весьма ко многому меня обязывает. Я постараюсь быть на высоте ваших требований.

И вот он как бы экзаменует Резль. Та с некоторой робостью садится за инструмент и для начала играет маленькую сонату зальцбургского композитора Эберлина — чисто и мило. Потом ставит на пульт нотную тетрадь и просит строгого судью аккомпанировать ей. Вольфганг узнает свой почерк: это ария из «Бастьена и Бастьенны», которую он собственноручно переписал для Наннерль. Он радостно улыбается, а когда поднимает глаза на Резль, видит её ответную улыбку. Девушка начинает:

Мой нежный друг меня оставил,

И сон ко мне нейдёт, я вся в тревоге.

И поёт так прочувствованно и тепло, что ему живо вспоминается постановка этой оперы-буффа в летнем театре Месмера.

Когда она сыграла ещё несколько небольших вещиц на клавире и спела два романса, мать спрашивает его мнение. Вольфганг отнюдь не рассыпается в комплиментах, более того, он весьма критично отзывается об ошибках и просчётах в её игре на клавире, но говорит, что при большом старании и прилежании голос Резль может обрести гибкость и приятное звучание. Обрадованная этим его суждением, госпожа фон Баризани спрашивает Моцарта, не согласится ли он раз в неделю давать ей часовой урок и способствовать тем самым её музыкальному совершенствованию.

   — Я уверена, — добавляет она, — что под вашим наблюдением склонность моей дочери к музыке только усилится. Я вовсе её не вижу в будущем концертирующей певицей, нет, но умение петь по всем законам искусства — это приданое, которое может осчастливить.

   — Для меня, мадам, не может быть дела более приятного, чем стать музыкальным гофмейстером для мадемуазель.

   — Вот и прекрасно. Надеюсь, мы вскоре будем рады видеть в нашем доме несравненного «музыкального гофмейстера»? Договорились?

Вольфганг прощается. Он заранее предвкушает радость от того, что без всяких хитростей и уловок будет иметь возможность встречаться с Резль. Вот это любезная улыбка Судьбы!

На госпожу фон Баризани Вольфганг производит самое благоприятное впечатление. Стоило ему откланяться, как она говорит дочери:

   — Молодой Моцарт мне нравится. Как сказал бы твой отец: «Un giovanetto genitilissimo». Такой искренний, такой вежливый и скромный — и это при его-то беспримерных успехах!

   — Боюсь только, мои скромные данные скоро ему наскучат.

   — Почему?

   — Ну, в том, что касается искусства, он предъявляет самые высокие требования. Да, Наннерль говорила мне, что тут он строг, даже очень строг.

   — Тем лучше. Тебе это будет только на пользу.

XVIII

Три месяца спустя после смерти архиепископа Сигизмунда после тринадцати неудачных попыток избрать нового архиепископа — капитул каноников никак не мог сойтись во мнении — становится известно имя его преемника: это епископ из Гурка Иероним Иосиф Франц фон Паула граф Колоредо. Новый князь церкви почти ничем не напоминает своего предшественника ни внешне, ни по возрасту — ему всего сорок лет, он высокий, худощавый, с лицом учёного, — ни по характеру и образованности. Он подчёркнуто строг, и улыбка почти никогда не появляется у него на губах. Все сразу догадываются, что ужиться с новым властителем будет непросто. При всём своём высококняжеском высокомерии архиепископ Сигизмунд умел быть великодушным и обходительным, чем всегда вызывал симпатии собеседников. Эти качества были чужды Иерониму. Разговаривая с ним, каждый чувствовал себя так, будто между архиепископом и им существует непроницаемая стена.

Что его сразу отличало от многих других священнослужителей, так это высочайшая образованность и неукротимая энергия. Он, безусловно, принадлежит к последователям апостолов Просвещения, человек холодного рассудка, ему совершенно не свойственны ханжество и лицемерная суетность, зато его заботят естественные права человека; в вопросах культовых, церковных он тоже придерживается прогрессивных взглядов, позволяющих оторваться от слепого послушания каждому слову Библии и применять на практике достижения науки.