Вольфганг Амадей. Моцарт - [5]

   — Представь себе, Польди, наш многоуважаемый господин барон собирается завтра, увы, нас оставить. Как я только его ни уговаривал — всё испробовал! Только зря: он неумолим. Что будем делать? Неужели ты не дашь ему на обратный путь хоть искорку надежды? Тысяча чертей, я не понимаю тебя, дружище. Видит Бог, и мальчишка и девочка уже достаточно подготовлены, чтобы выступить в светском обществе. Ты просто не понимаешь, насколько это лестное предложение, какая честь вам оказывается. Что может быть почётнее для нас, бедных музыкантов, чем выступить перед их величествами?

Тут подключается фон Вальдштеттен:

   — Вы несколько забегаете вперёд, мой дорогой господин Шахтнер, и обещаете больше, нежели я в состоянии сделать. Соблаговолят ли их величества послушать игру господина Моцарта и его детей, я сказать заранее не могу. Хотя это отнюдь не исключено. А вот за что я отвечаю с чистой совестью, так это за то, что состоится целый ряд концертов в дворянских собраниях и аристократических гостиных, где финансовый успех вам обеспечен. И это само по себе вполне оправдает вашу поездку.

После ободряющих призывов друга и убедительных увещеваний барона стойкость Леопольда Моцарта поколеблена. Он слабо возражает: даже если бы он и дал согласие, у него нет никаких средств на дорогу, что заранее ставит крест на всех прекрасных планах. Вальдштеттен, словно только и ждавший такого возражения, спешит возразить:

   — Позвольте мне, господин придворный музыкант, взять на себя все дорожные расходы. Раз уж я подвигаю вас на такой риск, позвольте мне и заплатить по некоторым вашим счетам.

   — Своим любезным предложением вы, господин барон фон Вальдштеттен, делаете меня вашим пожизненным должником.

   — Не станем произносить лишних слов. Ту радость, которую вы доставите мне своим согласием, деньгами не измеришь.

Ответить отказом на благородное предложение барона было бы для Леопольда Моцарта непростительной невежливостью. Поэтому он с улыбкой протягивает Вальдштеттену руку, и они скрепляют договорённость крепким рукопожатием. Шахтнер так и расплывается в довольной улыбке, как будто это именно ему нежданно-негаданно выпало счастье. Он кладёт тяжёлую руку на плечо Леопольду и говорит:

   — Вот и славно, Польди. Эх, если бы мне там поприсутствовать!..

Концерт в Вене намечено устроить во второй половине сентября, поскольку барон считает начало осени наиболее благоприятным моментом для этого; любезный гость обещает также обеспечить им выступление в Линце. Прежде чем откланяться, он просит разрешения ещё раз увидеться с детьми и, если его просьба не прозвучит нескромно, послушать на прощанье их игру на инструменте. Отец с готовностью соглашается и посылает за маленькими музыкантами, которые здороваются с господином бароном как со старым и добрым знакомым. А на Шахтнера они набрасываются, будто он их любимый дядюшка.

   — Господин барон желает послушать вашу игру перед завтрашним отъездом из Зальцбурга, — говорит отец.

Дети послушно кивают, садятся за инструмент и играют по толстой нотной тетради, исписанной от руки, одну из сюит Георга Филиппа Телемана[6], причём исполняют её с таким тонким проникновением в замысел отдельных её частей и такой строгой соразмеренностью, что Вальдштеттен то и дело покачивает головой. Когда он потом прижимает их обоих к себе, раздаётся низкий голос Шахтнера:

   — А ну-ка, Вольфгангерль, покажи, что вызрело в твоей собственной головке.

Повторять дважды эту просьбу не приходится. Мальчик подвигает кресло к клавиру, устраивается в нём поудобнее и, словно осознавая важность этого события, придаёт своему лицу самое серьёзное выражение. Для начала малыш исполняет менуэт, несколько тяжеловесный и однообразный, скорее напоминающий учебное упражнение, чем танец. Но уже следующий опус пронизан грациозностью и очарованием. Слушателей так и подмывает пуститься в пляс. По знаку Шахтнера Наннерль выступает на середину комнаты и мелкими танцевальными па и движениями рук создаёт прелестную сопутствующую картинку. Вальдштеттен в восторге от маленького композитора и не жалеет слов благодарности. И тут он замечает, что у Вольфганга на глазах слёзы и он с превеликим трудом сдерживается от рыданий. Вдруг он срывается с места и выбегает из комнаты. Барон с удивлением смотрит ему вслед. Отец торопится объяснить:

   — Это у нашего малыша такая странность: когда его хвалит человек, которого он уважает, он не радуется, а скорее даже огорчается.

   — Я искренне сожалею, что невольно испортил ему настроение, — сокрушается барон.

   — Вы не совсем правильно поняли меня, господин барон, — возражает отец. — Вольферль всегда с удовольствием играет перед людьми, разбирающимися в музыке, перед другими его выступить не заставишь. Но если знаток обращается к нему со словами благодарности, он стесняется, потому что знает о своём несовершенстве и считает себя недостойным таких похвал.

   — Как же мне заслужить его прощение?

   — Не утруждайте себя, уверяю вас, вы произвели на него неизгладимое впечатление. Я это по его глазам вижу. Если он стесняется незаслуженных похвал, то своих слёз ещё больше, и никакими просьбами и угрозами его не заставишь сюда вернуться.