Вольф Мессинг. Экстрасенс Сталина - [43]
Загипнотизированному алкоголику внушали отвращение к водке. Я видел в этот момент его желудок на экране рентгеновского аппарата. Он сокращался самым недвусмысленным образом, яростно стремясь вышвырнуть якобы находящуюся в нем отраву, хотя в нем ничего не было. Попробуйте скомандовать своему желудку хоть какие-нибудь движения! Загипнотизированному говорят:
— Вот перед вами сосуд с ледяной водой. Опустите в нее руку. Вашей руке нестерпимо холодно…
И хотя вода в сосуде имеет температуру на 45 градусов выше нуля, рука загипнотизированного покрывается крупными мурашками, кровеносные сосуды резко сужаются. Это неоспоримо свидетельствуют объективные показания приборов. Попробуйте скомандовать сосудам вашей руки самопроизвольно сжаться или расшириться!»
В мемуарах Мессинг настаивал на том, что между телепатией и гипнозом имеется тесная связь: «В загипнотизированном состоянии у многих людей обостряются их телепатические способности. Внушение от гипнотизера к загипнотизированному человеку может передаваться прямо из мозга в мозг. Такие опыты делались неоднократно многими гипнотизерами в разные времена и в разных странах. Собственно с открытия этого явления и началась телепатия».
Одной из разновидностей гипноза Мессинг считал и «народную медицину»: «Наверное, и вам приходилось читать или слышать, как знахари «заговаривают кровь». Вот льется она из глубокой раны, прямой пульсирующей струйкой бьет. Явно перерезана какая-нибудь крупная артерия. Над ранкой склоняется знахарь. Шепчет какие-то непонятные слова. Ранка — вытрите ее — суха. Кровь останавливается.
Наверное, вам приходилось слышать и такое выражение — «заговаривать зубы». Чаще, впрочем, говорят «не заговаривай мне зубы». Пошло это выражение из польских и белорусских да, наверное, и из российских деревень, где в старые времена и помину не было о зубных врачах. Но зубы — убежден в этом — у людей болели всегда. Как же их там лечили? Заговорами. Та же знахарка, тот же знахарь приходил к больному, шептал какие-то слова, делал какие-то телодвижения — и зубы болеть переставали. Точнее, человек переставал ощущать эту боль.
И то и другое — и «кровь заговорить» и «зубы заговорить» — занимает всего несколько секунд.
Удивительно? Да. Но ничего чудесного, во всяком случае, здесь нет. Нет никакого вмешательства «потусторонних сил» — ни злых, ни добрых. Это тоже одна из форм гипноза.
Я говорю об этом с такой убежденностью и знанием дела потому, что я и сам умею «заговаривать» зубы и изгонять головную боль не хуже самых знаменитых знахарей. Я делал это тысячи раз. И, как принято говорить, всегда без осечки.
Конечно, я обхожусь без заклинаний и нашептываний. Они не нужны. Я просто смотрю на моего пациента и представляю при этом свою абсолютно не беспокоящую меня челюсть, свой абсолютно здоровый зуб. И разговариваю при этом с пациентом о его болезни. И зуб у него перестает болеть. Занимает это столько же времени, сколько вы затратили, чтобы прочитать этот абзац.
В. Мессинг во время написания мемуаров
Аналогичным способом я прекращаю головную боль. Гипнозом же внушаю я отвращение к алкоголю, к папиросам и вообще к табачному дыму, к другим наркотикам».
Написав эти слова — а точнее, продиктовав их М. Хвастунову, — Мессинг тут же спохватывается, как бы его не обвинили в пропаганде знахарства, а то и в нелегальной врачебной практике: «Не надо, конечно, обращаться ни ко мне, ни к знахарям ни с зубной, ни с головной болью. Сняв боль, я могу заставить вас забыть о необходимости обратиться к врачу. И вы потеряете зуб, который можно было бы своевременно запломбировать. Знахарь заставляет больного не чувствовать боль, врач излечивает радикально, устраняет причину появления боли. А боль нужна: боль — это сигнал о том, что в организме что-то не в порядке».
Далее он признается — не употребляя самого слова «гипноз», — что является необычайно сильным гипнотизером: «Я умею внушить свою волю человеку, скажем, глядя ему в затылок. Или вовсе на него не глядя.
Очень редко я пользуюсь этим. Но, листая страницы памяти, чтобы привести пример из своей жизни, вспоминаю.
Вспоминаю небольшой, но уютный зал в одном из министерств Москвы. Все идет хорошо. Зрители добросовестно и дружелюбно пытаются разобраться в том, что я им показываю. Я не менее дружелюбно и добросовестно пытаюсь помочь им в этом.
И вдруг в конце зала появляется почти шарообразная фигура самого большого здесь начальника. Все встают, приветствуя. А начальник, не отвечая на приветствия, кривит рот и скептически смотрит на меня.
«Ах так, — мысленно говорю я, — не верите, ну так я заставлю вас поверить — будете балериной». А вслух добавляю:
— Вот вы и будете моим индуктором.
И толстый начальник, по моему мысленному приказанию, вдруг нелепо начинает прыгать между рядами стульев, мимо своих опешивших подчиненных ко мне на сцену».
В книге Т. Лунгиной тот же эпизод описан куда красочнее, без оглядки на цензуру: «Перелистывая странички памяти, вспоминаю. Небольшой уютный зал в одном из министерских особняков Москвы. Мои зрители — работники учреждения, которому и принадлежит зал. У большинства на плечах погоны старших офицеров, и не редкость — генеральские.
