Вольер - [32]

Заяц, как же. Была в «Азбуке» такая картинка. Тим еще подумал – игрушка детская, забавные длинные уши, глаза, что бусины. Эх, удрал – жаль он не рассмотрел. Любопытное это место, заграничная равнина. Может, на ней и «ангелы» обитают? Вот бы кого увидать! Пылкое и вольное его воображение сразу нарисовало в уме картинку – пухлые, голенькие малыши с нежными, золочеными крылышками порхают над пахнувшими цветочной пылью травами и щебечут, что твои птицы.

– Эй, Фавн! – не выдержал он жгучего, раздражающего приступа любознательности, окликнул старика. – «Ангелы» в здешних краях водятся? Ну, те, про которых я давеча тебе в книжке читал?

– Ангелы? Нет, не водятся, – усмехнулся старик, не замедляя ход, голос его, приглушенный густой завесой куколя, доносился словно бы из‑под земли. – Ангелы, они только на рождественских елках и есть. А больше ты их нигде не встретишь. Кхе‑кхе! – опять заперхал, видно, скорая поступь давалась ему с трудом. Но Фавну лучше знать, где торопиться, а где шагать не так поспешно.

Некоторое время они шли в молчании. Зато веселее стало, заодно и светлее – над головами в черной, зияющей высоте карабкалась на небо бродяга, щербатая озорница – вот кому кочевать туда‑сюда одно удовольствие. И в ласковом ее, призрачном неверном свете Тим разглядел впереди некое непонятное пока сооружение. Фавн увидел тоже и прибавил немного шаг, хотя ему, старому, и было это нелегко. Оставалось только думать – вот она, таинственная цель его пути. Но вскоре миновали они и сооружение. Не дом то оказался вовсе и не ворота, и не граница даже – совсем непонятно для чего сложенная мутно‑белая, как пенящееся молоко, квадратная стена. Одна голая стена, и ничего кроме. Ни крыши над ней, ни комнат позади и нет рядом иных стен, потому ничего не отделяет и ни от чего не защищает – ни от ветра, ни от ливневого дождя. Зато на стене имелась достаточно наглядных размеров надпись, отливавшая в лунном блеске синюшной густотой. Тиму удалось разобрать начертанное на ней единственное слово «Монада». Не стоит и гадать, что оно значит. В случае чего можно у Фавна спросить, если тот, само собой, в понятии, но это после. Внимание Тима привлекла с удобством устроенная дорожка, начинавшаяся как раз за прозрачной стеной. А это говорит о том, что если есть торный путь, то должен он куда‑то вести.

Путь вел прямо к небольшой, уютной рощице, совсем не страшной на вид. Тоненькие березовые деревца ровными, редкими рядами вырастали впереди, дорожка делила их на две одинаковые части, будто бы боялась оскорбить одну из древесных сторон нечаянной несправедливостью. Как в детской забаве «лево‑право». Тим и сам играл давно, когда был маленький, теперь, наверное, в нее будет играть мальчик Нил. Ему стало вдруг поневоле грустно. Эх, кабы все назад! Его и Анику, и братишку, едва‑едва данного Радетелем, даже и познакомиться толком не успели. Вот опять он себе самому душу темнит обманом. Все равно пошел бы он к границе. Не сразу, но пошел. Может, и Анику с собой взял. А может, и Нила. Только теперь Тим осознал, когда чистое поле кончилось, и ноги его бодро ступали по знакомой на ощупь упругой дорожке, что идти по неухоженной равнине было хорошо. Чертовски хорошо! Пусть и кротовые норы, и камни, и сердитые травы, недовольные тем, что пришлый чужой нарушает их покой, и вислоухие зайцы, и кто его знает что еще! Нет на равнине никакого лиха, понял он лишь сейчас. Если и есть где лихо – оно единственно там, где обитают иные существа, умеющие переделывать эту равнину согласно своей надобности и естеству.

Тим не додумал свою мысль до конца, как ни была она очевидна и молниеносна. Едва вошли они в рощу, старый Фавн вдруг остановился. Настолько неожиданно, что Тим не успел осознать этой остановки в размеренном прежде движении и налетел на старика с заду.

– Ты чего? – выдохнул Тим, отстраняясь и неловко закрутившись на одном месте.

– Ничего, – как‑то непривычно свысока ответил ему Фавн. Вытянулся, распрямился под защитным своим плащом, откинул куколь, видать, хотелось ему, чтобы Тим разглядел не столько серебристые его глаза, сколько все остальное лицо. Теперь строгое, будто перед молитвой, хотя он‑то, Фавн, и не молился толком никогда. – Послушай меня. Потому, что будет дальше, я не знаю. Вот и хочу.

– Да я слушаю! Слушаю! – забеспокоился внезапно Тим: а ну как с ним опять припадок, что тогда без «колдуна» делать станет? – Но ты успокойся, пожалуйста!

– Я спокоен, – так уверенно ответил ему Фавн, что стало ясно – старик и вправду спокоен. Настолько, что, может, никогда и не бывал таковым прежде. – Я хочу тебе сказать, а ты запомни. В здешнем мире все иное, чем на первый взгляд видно или кажется. Если ты усвоишь это правило мира как следует – то сумеешь утвердиться в нем. И еще, главное. Место, где ты жил прежде, называется Вольер. В‑о‑л‑ь‑е‑р. И для человека жить в нем – плохо! Хуже этого вообще ничего не может быть! Разве смерть.

Чем дольше старик говорил, тем явственней Тим ощущал полный беспорядок в своей и без того многострадальной голове. Запомнить‑то он запомнил, ему дважды повторять не нужно. Но вот ни черта не понял, это да! Вольер какой‑то! Ну и словечко, ничего себе! И что это значит: все не так, как на первый взгляд видно?