Волчья лощина - [47]

— Значит, вы, Тоби, находились на сеновале с самого…

— С рассвета, Джон. С сегодняшнего рассвета. — Здоровой рукой Тоби огладил бородку, провёл по горлу. — А кажется — годы минули.

— Значит, — теперь папа обращался ко мне, — ты пошла в Коббову падь одна, в темноте?

Я кивнула. Меня обуревали разом гордость, и чувство вины.

— Заснуть не могла. Всё думала: как ни крути, Тоби, выходит, виноват. Папа, мама! Сами посудите: если б я Тоби не спрятала, его бы полиция арестовала!

С этим спорить не приходилось. Мы отлично знали, что думают о Тоби в округе, как к нему относятся Гленгарри, да и наша тётя Лили.

— Ну а потом? — спросила мама.

— Потом я отвела Тоби в амбар и спрятала на сеновале. Принесла ему поесть и попить. И книжку. И папину одежду. И мыло. И ещё я твои ножницы взяла, мама, чтобы постричь Тоби.

— Так Джордан и появился на свет, — подытожила мама.

— Мы не ожидали, что придётся вернуться в Коббову падь, — продолжала я. — Просто я по дороге к коптильне слышала странные звуки. Решила, это дикобраз копошится, урчит. А потом офицер Коулмен пересказал, что́ ему из Энди удалось выжать. Я и подумала: а вдруг Бетти всё-таки пошла пакостить? Вдруг с ней в Коббовой пади беда случилась? И вспомнила про урчанье. И про колодец.

Некоторое время мы молчали, только переглядывались. Наконец папа сложил руки на груди и заговорил:

— Чья была идея, чтобы Тоби включился в поиски?

— Моя, папа. — Снова я усомнилась: а стоит ли такой идеей гордиться? — Я подумала, Тоби будет искать вместе с остальными и заодно посмотрит, какая обстановка. Поймёт, можно ему остаться или надо уходить.

По очереди я взглянула на всех троих:

— Ему нельзя остаться, да?

Папа вздохнул:

— Не знаю, Аннабель. Очень уж всё запуталось. Вдобавок есть новые обстоятельства. Просто я ещё вам сообщить не успел.

По тому, как нахмурился папа, я поняла: дело плохо.

— Констебль сказал, что для поисков прибыло подкрепление.

Тоби вздрогнул:

— Но ведь Бетти найдена!

— Ищут не Бетти, — пояснил папа. — Охота теперь на вас, Тоби.

* * *

Целый час мы обсуждали, как быть дальше, как сохранить нашу тайну, как выпутаться. Но силы наши были на исходе. Мои — особенно. Я подхватилась ещё до зари, целый день провела на ногах и чувствовала себя совершенно разбитой. Тоби, который привык мало спать и много двигаться, тоже с трудом сохранял вертикальное положение, но твердил:

— Уходить мне надо. К утру миль за двадцать отсюда буду, если сейчас тронусь.

— Вот миль за двадцать отсюда вас и ищут, — усмехнулся папа. — Да и куда вам трогаться? Вы чуть живы.

Мама принесла два одеяла и подушку:

— Держите, Тоби. Ночи уже холодные, даже на сеновале, да только там для вас всего безопаснее.

— Ничего, мне сеновал по нраву. Дух славный, голуби воркуют — слушал бы и слушал.

— Вот, и хлеба с сыром возьмите, — продолжала мама. — Утром, перед школой, Аннабель вам кофе принесёт.

Школа! Я про неё и забыла. Но возразить и не подумала. Ничто на нашей ферме не должно вызывать подозрений.

— Спокойной ночи, — сказала я, протянув Тоби дедушкино полупальто.

А папа добавил:

— Если, Тоби, кому на глаза попадётесь, говорите: я вас нанял амбар чинить.

А что ещё тут придумаешь? Впрочем, даже мне, полусонной, казалось: как-то уж очень гладко всё получается.

Что проспала — я сразу сообразила. По этому особому, как бы сыроватому свету, по отсутствию утренних шумов из кухни. Я сбежала вниз. Бабушка хлопотала у плиты. Разрезала мускатную тыкву пополам, положила серединкой вниз на противень.

— Бабушка, что случилось?

— Ничего. Мама твоя сказала, ты вчера сильно умаялась — так чтоб не будили.

Вот поди пойми, что бабушке известно, а что — нет. Правда с тайной переплетена, будто коса с лентой: первую не тронешь, чтоб вторую не задеть. Я уселась за стол, заняла рот кашей. Глядишь, пока буду есть, что-нибудь прояснится.

— А вот и наша соня-засоня!

Мама вошла с корзиной яиц, повязала фартук и спросила:

— Что тебе приготовить, Аннабель, — омлет или глазунью?

— Спасибо, я уже каши наелась.

— Тогда иди одевайся. В школу пора.

И мама мне подмигнула:

— Ну, что сидишь? Вперёд. Я сейчас к тебе поднимусь.

Пока я гадала, к чему это подмигивание, в спальню вошла мама и дверь закрыла.

— Завтрак для Тоби папа отнёс, — произнесла она шёпотом и опустилась на кровать. — А как вернулся, кое-что мне рассказал. Присядь-ка со мной, Аннабель.

Мама похлопала по матрасу — так кошек приманивают. Я села. Мама заговорила не сразу. Ей понадобилось время, чтобы подобрать слова.

— Аннабель, твой отец считает, что Тоби… малость того… не в себе.

— Как это?

— Будто не понимаешь! Тоби — странный. Сама подумай: шатается по целым дням без дела, рот открывает только в крайних случаях. Спит в коптильне, точно пёс в будке, а ведь мог бы и получше жильё найти.

— Я думала, ты его жалеешь.

— Конечно, жалею. Всегда жалела. Он через что-то ужасное прошёл — вот умом и тронулся. Потому я Тоби и помогаю и дальше помогать стану. Но ты должна усвоить: хоть Тоби вчера и сидел с нами за столом по-человечески, чистый да подстриженный, хоть и говорил внятно, отвечал подробно — всё равно он прежний. А значит, не в себе. Помни об этом.