Волчья хватка. Книга третья - [48]

—Ты с дороги–то уходи, — осторожно посоветовала женщина. — Задавят ненароком!

Он бы перескочил, но переезд был недавно отремонтирован, почти не гремел под колёсами, и автомобили не снижали скорости, на мгновение взламывая пунктирный след вожака.

—Нет, собака, — разочарованно определила женщина и замахнулась метлой. — Давай, давай отсюда! Раскатают, отскребай тебя потом!

Молчун терпеливо выждал, когда загорится красный свет, и потрусил через дорогу со скоростью гуляющей собаки.

— Волк! — однако же восхищённо признала женщина. — Ты погляди!..

И стала торопливо прометать рельсы. На железной дороге многие люди к волкам относились уважительно.

За городом след круто отклонился на юг сообразно с линией и потянул в даль, обрамлённую с обеих сторон почти сплошными рядами дачных посёлков. Молчун давно уже привык ходить путями вожака, однако в южном направлении он ехал впервые, и потому дорога была незнакомой. Когда закончились дачи и по–зимнему пустынные перроны электричек, волк впервые за этот день остановился, чтобы напиться воды из незамёрзшего ручья. И тут увидел нагоняющий грузовой состав, в основном с круглым лесом, притормозивший на повороте. Он никогда не ездил на транспорте, опасаясь замкнутого пространства, хотя случаев прокатиться на грузовике и даже в рейсовом автобусе было предостаточно. Но тут лес везли на открытых платформах, и он поддался соблазну, выскочил из–под мостика, настиг последний вагон и запрыгнул на узкую буферную площадку.

Место было вполне комфортное; если лежать вытянувшись, то и болтанка не страшна; однако лес перекрывал поле зрения, и след над дорогой исчез. Вожак мог выйти на любой станции, поехать в другом направлении, и было легко пропустить миг, когда зелёный маячок мелькнёт где–нибудь сбоку. Тем паче желудок ещё не перетёр пищу, смаривало в сон, а по–кошачьи заскочить на высокий штабель леса, да ещё на ходу, Молчун был не в состоянии — когти не выпускались, чтоб зацепиться за верхнюю кромку барьера. Тогда он поднялся на задние лапы, вытянулся во всю длину и стал, как альпинист, карабкаться по отвесной стенке, сложенной из торцов брёвен. Задний вагон мотало по сторонам, лапы срывались с уступов, и он в тот миг завидовал всей кошачьей породе, вспоминая, как загонял на деревья рысей — так, из шалости, ибо терпеть не мог их запаха. Несколько раз задние лапы срывались, и он чудом зависал на подушечках пальцев передних, наугад ища опоры и прижавшись к стене. К тому же слабо увязанная пачка леса при движении шевелилась и скрипела, засовывать лапы между баланов было опасно: вероятно, их загрузили недавно, и брёвна ещё не улеглись, не притёрлись друг к другу. И всё же пришлось добровольно нащупать и сунуть задние лапы в эти капканы, когда до верха оставалось совсем немного, поскольку в середине пачки не было выступов. Он надёжно опёрся, распрямился, достал наконец–то кромку штабеля и понял, что левая лапа застряла–некрепко, не то чтобы зажало, но высвобождаться следовало рывком или с усилием. На ходу, при такой болтанке, сделать это, не свалившись, оказалось невозможно: под передними лапами были свежие, осклизлые от наледи брёвна.

Мимо промелькнул один полустанок, потом второй, и люди, стоящие на перронах, могли увидеть распятого волка. Товарняк не останавливался и даже не сбавлял хода. На одном из подъёмов, когда состав всё–таки снизил скорость, Молчун попытался высвободиться и чуть только не рухнул вниз, спиной на рельсы, ибо при движении спрыгнуть обратно на буферную площадку не удалось бы, впрочем, как и по–кошачьи успеть перевернуться в воздухе. Он оставил попытки в надежде скорой остановки и ощутил, как сначала зажало в щели коготь пальца левой задней лапы. И всё равно его ещё можно было выдернуть без особого урона, однако скоро между лесин оказался и сам палец. А состав гремел и гремел, минуя разливы рельсовых полей станций, мало того, начали затекать и деревенеть лапы. Его тело было приспособлено к постоянному движению, к стремительному бегу, но недолгому и статичному напряжению сухожилий и мышц, исключая разве что челюсти. Несколько раз он вцеплялся ими в край торца балана, ослаблял лапы и всё ещё делал попытки высвободить зажатый палец. Сосновый лес был строевым, хотя и разнокалиберным, но перед мордой не оказалось ни единого тонкого бревна, которое можно было бы закусить пастью и тем самым надёжно вонзить клыки.

Нижние ещё пробивали кору и заболонь, впивались надёжно, однако верхние медленно скользили, лишь царапая спил твёрдой древесины.

Он не испытывал паники, беспокоило то, что, распятый на торцах штабеля, он не чуял следа вожака. Между тем уже стемнело, состав вышел из лесной зоны, вокруг дороги потянулись сумрачные заснеженные поля с перелесками, плоская равнина, на которой товарняк лишь прибавил хода. Палец закусило окончательно, и после короткого прострела он стал чужой, потерял всякую чувствительность–будто сработал некий механизм, природный наркоз, позволяющий зверю без болевого шока отгрызть лапу, попавшую в капкан. И тут состав наконец–то начал тормозить, на малой скорости прокрался через большую пассажирскую станцию и встал на товарной, причём на отшибе, близко от жилых деревянных домов. Сразу же по буксам застучали молотки, и волк, не дожидаясь, пока его обнаружат, отцепился от штабеля и под весом тела перевернулся вниз головой, опершись передними лапами о площадку.