Волчья хватка. Книга третья - [32]

Старик скорбно склонил голову и зашуршал коробчатым, стылым дождевиком по кустарнику.

Люди, разорившие вотчину, были где–то недалеко, собаки чуяли некое движение в лесу и потому иногда прекращали словесный спор за суку, сторожили уши, причём в разные стороны. Свадьба свадьбой, а охранный долг никто не отменял. Скорее всего, базу обкладывали, брали в кольцо, дабы обеспечить безопасность встречи генерала. На подмогу противнику вдруг густо повалил снег, а ветер враз скрыл все звуки и признаки движения. Зима в родных краях запаздывала на месяц, и даже этому снегу было суждено растаять, ибо падал он хоть и сплошной стеной, однако влажноватый и на непромёрзшую землю.

Не было никакого желания возвращаться на территорию базы, в отнятый и облитый соляркой отцовский дом, который очужел, как только Пересвет зачитал приговор. Поэтому принимать гостей он решил на улице, и, чтобы не оставлять следов на свежем снегу, не стоять на ветру, Ражный спрятался за распахнутую калитку, как за щит. Если противник готовился к захвату и отвлекал внимание предстоящей встречей, то решительных действий следовало ждать в ближайшие двадцать минут. По крайней мере, загонщики выдвинутся на исходные рубежи и используют для этого метелистый снегопад, сбивший с толку даже чутких собак. Рыжая сука стала огрызаться на кобелей, выдавая своё нежелание, и потому вся свора тоже сгрудилась, прибилась к изгороди и выжидала, когда опадёт снежный заряд и вновь начнутся свадебные игры. Через минуту у забора вырос ушастый сугроб.

А ещё через двадцать снежный занавес так же внезапно опал, обнажив выбеленное и теперь опасное для противника пространство. Проступившее за лесом закатное солнце и вовсе усугубило его положение длинными тенями, выдающими всякое движение на земле, как на белом полотнище киноэкрана.

Однако все тени оставались фотографически неподвижными, покуда не истлело солнце.

Генерал появился ровно через сорок минут, причём из тех же кустов, в которых скрылся профессор. То есть кроме засад на дорогах они контролировали реку, предполагая, что это единственный путь, по которому можно выйти из окружения. Мужчина лет сорока пяти в камуфлированной, заимствованной на базе охотничьей куртке осторожно двигался по снегу, боясь начерпать в лёгкие летние туфли. Он не видел Ражного за калиткой, однако шёл конкретно к ней, и запорошённые, придремавшие собаки почуяли неприятеля поздно, разом выскочив навстречу, когда оставалось всего–то шагов десять. Окружили и забрехали сразу со всех сторон, намереваясь держать и крутить его на месте, как лося. Савватеев остановился, подняв руки, словно показывая безоружность и мирное расположение. За его спиной никто не маячил, сумрачный, подсвеченный розовым и запорошённый снегом прибрежный кустарник напоминал контрольно–следовую полосу.

Вячеслав затаился в своей засаде, генерал же тем временем, опасаясь собак, осторожно приблизился к калитке и заглянул на территорию базы.

— Ражный? — громко окликнул он. — Убери своих псов!

Гейша проскочила вперёд, встала на дороге и ощерилась, показывая, что дальше не пустит, а задние перекрыли путь к отступлению. По сути, собаки подставили гостя под выстрел вожака стаи и теперь ждали. Вячеслав скатал снежок и бросил его в генерала. Тот мгновенно обернулся, и рука скользнула под мышку: Савватеев пришёл на мирную встречу вооружённым.

— Что скажешь, мил–человек? — простецки спросил Ражный.

Их разделяло только дощатое полотно калитки, и такой близости генерал не ожидал, однако отступать было некуда.

Он и впрямь не смотрел в глаза, а целил прищуренным взором куда–то в лоб. При этом его слегка потряхивало от озноба, несмотря на тёплую куртку.

— Может, присядем? — предложил он. — Переобуться бы, я ноги промочил, хлюпает…

Это житейское начало диалога как–то враз сняло напряжение с обоих, в том числе и с собак, которые примолкли, но продолжали следить за гостем. Ражный молча сдёрнул калитку с петель, положил её на снег у береговой кромки, после чего по–варварски выломал несколько досок из забора, разбил их в щепки и развёл костёр. Савватеев наблюдал за ним молча и даже отстранённо, однако же спросил:

— Забора не жалко? На дрова?

— Гори всё ясным пламенем, — бесцветно отозвался Ражный. — Разувайся, сушись.

— У тебя кипятка случайно нет?

— Случайно нет…

Генерал достал из внутреннего кармана пакетик с порошком, высыпал в рот, зажевал снегом.

— А это что там, на причале? — тоном профессора спросил он, с вожделением ожидая, когда разгорится костёр.

Свёртки с куклами присыпало снегом, но только сверху, четыре уложенных в ряд сугробика…

— Дети, — серьёзно сказал Ражный. — Мертворождённые.

Генерал соображал мгновенно, отлично знал историю Мили, поэтому лишь печально покивал головой — пропускал неважные детали, готовился к разговору о главном. Сел, стащил промокшие насквозь и оттого расшлёпанные туфли, носки и протянул дряблые от сырости ноги к огню. Экипирован был явно не по сезону.

— В ружьё подняли, — объяснил просто, перехватив взгляд Ражного. — Из тёплого кабинета…

— Служба, — хмыкнул тот, — её тяготы и лишения…

Савватеев по–прежнему не углублялся в общие рассуждения.