Волчонок - [45]

Антон с сожалением подумал, что, будь он поэтом, мог запросто придумать целую кучу красивых, не затертых сравнений, а общаясь с девушкой, он нашел бы другие, романтичные слова.

Какие именно? Вот этого он не знал. Такому обхождению жизнь среди йеху-волков, а потом в портовых городах больших островов его не научила. Однако он слышал, что женщины такое любят. Становятся от романтичного обхождения податливее, сговорчивее.

— В чем она может быть лучше? — спросил Антон. — Как она выглядит, эта лучшая жизнь?

— Просто замечательно, — пропела красотка, — если ты, конечно, повернешь в нужном направлении. А ты ведь повернешь?

— Ну еще бы, — буркнул Антон. — Только этим всю жизнь и занимаюсь.

— В таком случае, все в порядке.

Блондинка крутанулась на одной ножке и прежде, чем исчезнуть, успела все-таки сказать, словно про себя:

— Значит, черный занавес его не привлекает. Хорошо, пусть будет театр. Это не трудно.

— Какой театр?! — крикнул Антон.

— Увидишь! — донеслось до него из разноцветного вихря, в который превратилась женщина, из красочного, на глазах исчезающего марева.

Что от него осталось?

Всего лишь тусклый, словно сотканный из выцветшей дерюжки фон, занимающий, казалось, все окружающее пространство. И… и точка, в самом его центре. Она стремительно росла, увеличивалась, казалось, даже со свистом, превращаясь в нечто, несущееся к нему на большой скорости, в нечто, стремительно приобретающее очертания. Похожее на…

На что же летящая к нему штука похожа?

Ответ на этот вопрос пришел и был настолько неожиданный, что Антон даже вздрогнул.

По прямой как стрела траектории к нему летел радиоактивный крокодил, белый, словно присыпанный мукой, раззевающий алую, будто раскрашенную акварелью пасть с острыми зубами, размахивающий украшенным гребнем хвостом.

Крокодил, встреча с которым может закончиться весьма и весьма скверно, особенно если этой встречи избежать нельзя. Хотя кто такое сказал?

Выбросив перед собой руки, Волчонок уперся в пространство, оказавшееся, похоже, простым экраном, и с силой от него оттолкнулся. Это ему, как ни странно, даже удалось. Причем, сдвинувшись таким образом всего лишь на ширину ладони, он теперь мог взглянуть на экран под другим ракурсом и увидеть некоторые изъяны в его материи. И это уничтожало исходящую от экрана угрозу, превращало ее в картинку, в мираж, делало смешной и несущественной.

Так ли это? Так ли опасен несущийся к нему крокодил, если он является лишь изображением на экране? Способен ли он спрыгнуть с полотна, может ли укусить?

И что там, по бокам этого экрана, с чем он граничит?

Антон попытался повернуть голову и не смог. Ощущение было такое, как будто голова зафиксирована, закреплена неподвижно.

Ну же!

Он дернул головой так, что где-то в области шейных позвонков на мгновение родилась и тут же, ослепив не хуже молнии, исчезла резкая, нестерпимая боль. Да толку-то? Ему не удалось выиграть ни сантиметра. Края экрана были по-прежнему недоступны.

Что делать дальше? Попытаться толкнуть его руками? Это, кажется, у него получалось.

Толкнуть руками.

Волчонок так и сделал. Собрав все силы, он снова толкнул экран, и результат на этот раз был более впечатляющим. Экран отъехал, по крайней мере, на полметра. При этом, если скосить глаза, стала видна его граница. Темная полоса, за которой начиналось нечто, пока еще трудноопределимое.

Беда была в том, что экран теперь был слишком далеко. Это мешало сделать полноценный толчок. Но все-таки… почему бы не попытаться?

Еще раз, вот так…

— Упорный, да?

Антон замер.

Несомненно, это был голос блондинки.

— Думаешь, это порок? — осторожно спросил он.

— Не хочешь, значит, сталкиваться с крокодилом?

Антон взглянул на зубастого хищника.

Тот был уже совсем рядом. Можно было рассмотреть его маленькие, холодные, почти безжизненные глаза. Можно было даже разглядеть в них свое отражение.

— Не очень, — признался Волчонок.

— Хорошо, пусть будет так. Пусть будет так.

Мгновенный наплыв беспамятства, несмотря на которое Антон все же успел почувствовать, что к нему словно бы присосалась гигантская пиявка. У него даже возникло желание ее сбросить, отлепить от своей головы, но оно, это ощущение, ушло вместе с беспамятством, забылось, словно его и не было.

А мир, в котором он находился, снова изменился. И теперь он был бесконечным полотном, разматывающимся ему под ноги, откуда-то издалека, сверху, с гигантского барабана. И на этом полотне были плоские деревья, ручьи и речушки, сочная, совсем настоящая, но тоже плоская трава.

Антон определил, что полотно разматывалось само, поскольку для движения по нему не надо было прилагать ни малейших усилий.

Вот остановиться… а чем не идея?

— Упорствуешь? — спросила красотка.

— Разве это преступление? — вопросом на вопрос ответил Антон.

— Нет. Это признак.

— Чего именно?

— Проблем. У тебя будут проблемы, большие проблемы в пути.

— Это плохо?

— Тоже — нет. Только упрямство осложнит тебе жизнь, сделает твой путь длиннее. Ты придешь туда же, куда и все, но потратишь на дорогу больше сил и времени. К чему такая расточительность?

— Это жизнь, — ответил Антон. — Жизнь не бывает расточительной.